Недавнее увлечение власти цифровой экономикой многими экспертами было воспринято как очередная забава. Что-то вроде "нанотехнологий" или производства русского смартфона. Однако, может статься, что "инноваторы" из Правительства на этот раз нащупали что-то действительно важное. Если понимать цифровую экономику как трансформацию промышленности, т.е. так, как об этом говорят на Западе, есть вероятность, что речь идет о новом промышленном перевороте. Последний такой переворот, который, как принято считать, начался с изобретения парового котла, привел в итоге коренной модернизации капитализма. По крайней мере, об этом говорят сторонники идеи. Но, с другой стороны, в свое время они также говорили и о нанотехнологиях, соцсетях, айфонах и покемонах.
Злосчастный паровой котел на прошедшем "Иннопроме" в Екатеринбурге, темой которого стала "цифровая экономика", вспоминали чаще, чем Facebook, Iphone или "уберизацию". С парового котла начался первый промышленный переворот, уничтоживший мануфактуры, на смену которым пришли большие заводы, а затем гигантские индустриальные комплексы. Все это обеспечило экспоненциальный рост производительных сил, изменивший экономику, а затем и общество. Именно то, что цифровая трансформация сулит рост производительных сил, дает повод говорить, наконец, всерьез о новой промышленной революции, чего не было ни с "революциями айфонов", ни с "нанотехнологиями".
Сказать, что российские промышленники узнали о цифровой трансформации от Владимира Путина, который недавно провозгласил курс на цифровую экономику, было бы неправильно. Тема повышения эффективности и снижения издержек за счет активного внедрения IT-технологий была популярна еще на прошлом "Иннопроме". В мире же этот процесс тихой сапой продвигается уже 10 лет. 35 млн китайцев даже успели потерять работу из-за внедрения IT-автоматизации на производстве.
"В цифру" вместе со своими заводами уже ушла, например, General Electric и стала одним из успешных примеров такой миграции.
Если верить опросам исследовательской компании Gartner, более 80% руководителей компаний из списка 2 тыс. крупнейших корпораций (Global 2000), уверены, что их предприятие станет цифровым к 2019 году. По прогнозам другой влиятельной исследовательской группы из IDC, к концу 2017 года две трети списка Global 2000 поставят цифровую трансформацию в центре своей корпоративной стратегии. IDC также прогнозирует, что к 2020 году 60% компаний из списка Global 2000 удвоят свою производительность за счет цифрового преобразования бизнес-процессов. Впрочем, по данным журнала The Economist, в 2016 году только 10% компаний называли свой бизнес полностью "оцифрованным", а по данным исследования компании Progress, 47% корпораций еще не приступили к цифровому преобразованию.
Суть цифровой трансформации – в слиянии технологий интернета вещей, технологий Big Data и облачных сервисов. Понять, "о чем это", вряд ли поможет Google. К примеру, интернет вещей для обывателя в Сети принято описывать как мир подключенных к соцсетям и смартфонам чайников, холодильников и кофеварок. Для профессионалов технологии интернета вещей популяризируют через идею создания "умного города" с "интеллектуальным" транспортом без водителей, полицейскими, которые следят за порядком, сидя перед мониторами, и "умными" входными дверьми в домах, которые будут сами закрываться, когда хозяин уходит на работу. Цель и степень полезности таких технологий очевидна, мягко говоря, не сразу.
Другое дело – использование интернета вещей в промышленности – установка датчиков, соединяющихся с Сетью, на станки, котлы и другое промышленное оборудование.
Станки, подключенные к Сети, способны серьезно повысить эффективность и помочь снизить издержки. Информация, которая поступает со станков, хранится с помощью облачных технологий, а затем обрабатывается с использованием инструментов "больших данных" (Big Data). Применяя облачные технологии, можно будет также осуществлять оперативное управление станочным парком. Не исключено, что в недалеком будущем предприятия будут просто сдавать станки в аренду как сервис, как это происходит в настоящий момент с дата-центрами.
Один из примеров успешного применения такого подхода – уральские заводы Boenig на Урале. На одной из панельных сессий на "Иннопроме" выступил президент Boenig Russia & CIS Сергей Кравченко.
"На нашем первом заводе уже работают роботизированные комплексы, и мы параллельно на пяти шпинделях шести координатных обрабатываем огромные детали до десяти метров, которые держат крылья наших "Дримлайнеров", и делаем основные балки для шасси. Эти детали настолько сложные и большие, что в них иногда бывают дефекты. Детали страшно дорогие. Мы последние два года, отчаявшись промоделировать это с помощью физики, начали использовать "большие данные".
Мы заложили в компьютеры всю информацию, какая у нас была, по всем режимам резания, по времени дня, по возрасту и полу тех операторов роботехнических систем, которые работают на этих заводах. Никто не знает почему, но были даны рекомендации, которые мы выполнили, и они привели к значительному уменьшению брака", – рассказывал Кравченко.
Другой пример приводил еще на прошлогоднем "Иннопроме" бывший заместитель гендиректора по финансам "Магнитки" Сергей Сулимов. По его словам, ММК за последние десять лет полностью обновил основные фонды, достигнув одного из самых низких уровней себестоимости продукции в мире. В поисках дополнительной эффективности челябинские металлурги обратились к технологии интернета вещей и стали создавать проект "Цифровой Магнитки". На комбинате реализовали несколько идей, к примеру, построили математическую модель доменной печи, пригласив на штатную должность профессора математики. Самым же успешным проектом стала рационализация расхода ферросплавов, на которые предприятие ранее тратило 300 млн долларов в год.
Добавки ферросплавов, как известно, формируют марку стали. Сулимов, выступая на "Иннопроме", сравнивал их со специями, которые добавляются в борщ во время приготовления, с той разницей, что в случае со сталью, если "специй" слишком много, то получается перерасход, если слишком мало – брак. Поэтому машинист конвертера для надежности всегда "бил в середину", в то время как для того, чтобы получать качественную и дорогую марку, добавлять ферросплавы нужно по "нижней границе". Разница между стоимостью "средней" марки стали и марки стали с добавками на грани брака – 15-20 млн долларов в год. Работать "средне" машинистов мотивировали в первую очередь старые технологии.
С помощью специалистов Yandex Data Factory, которые ранее разрабатывали систему прогнозирования пробок на дорогах, и на основании "больших данных", собранных с датчиков на конвертерах комбината, на "Магнитке" создали сервис, который подсказывает оператору, сколько и каких ферросплавов нужно добавить, чтобы получить нужную марку стали.
"Экономия составила те самые 5%, 15-20 млн долларов. Я не буду называть сумму, которую мы заплатили Яндексу, но она очень смешная", – говорил Сулимов на "Иннопроме".
Вспоминали на "Иннопроме" и сибирских академиков, которые с помощью софта на роснановском заводе OCSiAl в Академгородке программно формируют новые свойства у алюминия. Профессия инженера и программиста в авиационной промышленности и вовсе сливается в одну, делился на промышленной выставке своими наблюдениями глава Boenig Russia & CIS Сергей Кравченко. Эксперты отмечали, что, по сути, производственные компании становятся софтверными.
"Последние пять лет инженеры, программисты и аналитики Big Data – это те, кто создают самолеты", – говорил Кравченко.
В будущем, по его словам, данные, собранные с тренажеров пилотов, и вовсе могут им заменить резюме и репутацию при устройстве в авиакомпанию, а понимание того, что каждое действие летчика на тренажере остается в базе, повысит дисциплину.
Применение технологии Big Data в производстве министр промышленности Денис Мантуров сравнил со временем зарождения индустриальной статистики и социологии в 60-х годах в СССР. Тогда на каждом крупном предприятии работал штатный социолог. Теперь вместо него Data-центр, датчики на станках и программисты, которые умеют работать с базами данных.
Все это вовсе не означает, что цифровая трансформация – путь прямой и без кочек. Напротив – проблем немало, и это справедливо не только для России, но и для Запада.
Одна из таких общих проблем – отсутствие взаимопонимания между "умниками" из условной Силиконовой долины и промышленниками. Первые с трудом понимают специфику и не знают, как формировать предложение. Вторые еще не поняли, что они могут требовать, не сформировали спрос. К примеру, глава Минпромторга Мантуров сетовал на то, что некоторые предприятия бездумно закупают дорогостоящие дата-центры, которые потом просто пылятся на предприятиях и не используются.
Кроме того, вся индустрия, трансформируясь в цифру, погружается, по сути, в неизвестность. По данным центра McKinsey, которые звучали на "Иннопроме", только 1% накопленных данных Big Data хоть как-то научились использовать. Нет гарантии, что все эти дорогостоящие данные о методах резки и обработки, о времени, затраченном на работу, возрасте рабочих, их поле и вкусах в еде, не окажутся на самом деле мертвым бесполезным грузом. Нет также и точных, вызывающих доверия, показателей по снижению издержек при цифровой трансформации производства. По данным опросов Gartner, уровень доходов у предприятий, внедривших цифровую инфраструктуру, вырос на 1,5%. Логика же подсказывает, что издержки могут просто перераспределиться, и каждого сокращенного рабочего в итоге просто заменит новый IT-специалист, а экономию на зарплате и расходных материалах покроют затраты на покупку и внедрение программного обеспечения.
В России ситуация осложняется местной спецификой. Первое критическое замечание по поводу перехода в цифровую экономику прозвучало от бывшего главы ВЭБа Василия Дмитриева. Выслушав планы алюминщиков на пленарной сессии, Дмитриев озвучил вопрос, висевший в воздухе: "Где брать на это деньги?". К примеру, рынок миграции в цифру корпораций из списка Global 2000 западная пресса оценивает в триллионы долларов.
"Ему (государству) нужно найти возможность, проще говоря, напечатать столько же денег для финансирования колоссальной государственной программы. Это будут возвратные деньги, дефицита не возникнет. ВЭБ возьмет их под 1%, а производители получат их под 2%", – сказал Дмитриев.
Министр промышленности Денис Мантуров не стал комментировать Накануне.RU предложение Дмитриева, сославшись на то, что не слышал его сам, но отметил, что у государства есть другие методы поддержки алюминщиков. Одними из них являются тот же ВЭБ и Фонд развития промышленности, которые вместе собираются кредитовать предприятия дешевыми деньгами. Однако об объемах этих средств на "Иннопроме" ничего сказано не было.
Нет единства и в понимании того, с чего нужно начинать входить в цифровую трансформацию. Бывший глава Министерства финансов Алексей Кудрин, впервые, как заметил Мантуров, посетивший хоть какой-то промышленный форум, даже поспорил на эту тему на одной из сессий.
По мнению Кудрина, понимать термины "индустрия 4.0" и "цифровая трансформация" "надо широко, а вкладываться нужно в цифровую трансформацию государства". Промышленность и бизнес, которые несколько опередили бюрократический аппарат, могут, видимо, двигать процесс своими силами или при минимальной поддержке. Поспорили, но уже заочно, Кудрин с Мантуровым также и о том, нужно ли развивать цифровую экономику с опорой на отечественного производителя или же в тесном сотрудничестве с западными компаниями.
Много говорилось и о проблеме безопасности. Глава "Лаборатории Касперского" Евгений Касперский и его сотрудники, выступавшие на "Иннопроме", пугали собравшихся перспективами кибератак на всю инфраструктуру предприятий. По их словам, 38% машин, подключенных к автоматизированным системам управления технологическим процессом (АСУ ТП) во всем мире, подверглись атакам в прошлом году. 50% пострадавших от последних атак вирусов Petya и Wannacry – "нефтегаз и промышленность".
Датчики на промышленных объектах представляют сейчас очень легкую добычу для хакерских атак.
"Интернет вещей, все эти умные девайсы – хорошая, правильная вещь. В прошлом году количество умных вещей в мире превысило популяцию homo sapiens на Земле. Мир становится умнее. <...> умные вещи не спят, умные вещи не требуют зарплаты <...>, но есть одна маленькая проблемка – безопасность. <...> Так что давайте спасем этот чертов мир!" – говорил Евгений Касперский. В кибербезопасности, по словам Касперского, с приходом цифровой трансформации придется все "переделывать" с нуля, однако он обнадежил, что в России достаточное количество грамотных специалистов.
Надо заметить, что "безопасники" не выступали на форуме в качестве оппозиции прогрессистам и этаких ретроградов, а лишь сокрушались о том, что только 2,8% затрат на миграцию в цифру приходится на кибербезопасность. В "Лаборатории Касперского" уверены, что в скором времени услуги по безопасности цифровой инфраструктуры производств могут стать статьей экспорта для России.
"Цифровая революция идет, и она будет", – коротко резюмировал одно из выступлений на пленарной сессии директор по развитию бизнеса, безопасности критической инфраструктуры "Лаборатории Касперского" Андрей Суворов. Действительно, этот процесс, скорее всего, необратим. Слишком много уже потратили мировые корпоративные гиганты на накопление потенциала и создание IT-подразделений для миграции. Вопрос участия в этом процессе России и во что это выльется у нас, остается открытым, пока же есть опасения, что новые правительственные программы по внедрению "цифровой экономики" обернутся зазря потраченными бюджетными деньгами и нереализованными планами, без какой-либо ответственности исполнителей.