На конференции в Екатеринбурге начальник Управления архивами Свердловской области Александр Капустин поставил новую проблему перед отечественной историографией. Опираясь на факты и цифры, известные сегодня – он обозначил ее как "тему политических репрессий в массовом сознании". Накануне.RU представляет вниманию читателей вторую часть доклада Александра Капустина и ответы на вопросы слушателей.
"Вся страна сидела?!" Политические репрессии в массовом сознании и в документах. Часть I
[...] Оппозиция и противодействие новым государственным переворотам
Наличие враждебных советской власти слоев в деревне, в среде интеллигенции, особенно "бывших", положение которых было ниже помойки, извините меня за это слово, их за людей не считали. Революция, Гражданская война, гонения на церковь, коллективизация, раскулачивание привели к формированию значительных групп населения, недовольных советской властью вообще и правящим режимом в частности. А учитывая политический, военный и жизненный опыт многих из них, становилось ясно, что сидеть, сложа руки, эти люди не собирались.
Уже в 1922-1923 гг. в ОГПУ появились данные о готовящихся групповых собраниях и определенных разговорах, касающихся недовольства правящим режимом и его свержения. Кронштадт, Тамбов, Ишимское восстание, восстание на Дону, прошедшие уже после Гражданской войны – это только наиболее известная часть открытых и ожесточенных выступлений против власти. А сколько было локальных очагов сопротивления? Кто их изучал?
Кстати сказать, эти слои являлись отличной базой – я имею в виду не только военных, я имею в виду интеллигенцию – для агентурной работы западных разведок. Концессионная политика советской власти в 1920-е гг., привлечение иностранных специалистов для работы в промышленности в 1930-е гг., свобода перемещения по стране представляли широкое поле деятельности спецслужбам Германии, Польши, Великобритании, США, Японии и других стран. Только итоги контрразведывательной деятельности нашего с вами земляка, Николая Ивановича Кузнецова, в Свердловске и Москве показывают, как вольготно они себя чувствовали, взахлеб работая с технической и творческой интеллигенцией, чиновничеством и командным составом. Вербовали и вербовали, а секреты утекали и утекали. Это тоже есть факт.
Таким образом, ситуация в стране складывалась сложной и противоречивой. С одной стороны, осуществляемый властью курс на ускоренную индустриализацию и коллективизацию со вполне понятными целями и задачами, а с другой – все более и более проявляющееся торможение этому процессу со стороны целых групп и слоев населения. А если учесть еще то обстоятельство, что с 1927 г. угроза новой войны против СССР стала реальностью и возрастала в течение всего этого года, всех этих лет, то предугадать действия власти труда не представляло. Надо было завинчивать эти самые гайки.
Дальше двигаться, имея то состояние, которое мы имели, было не просто проблематичным, было иной раз и невозможным. Если разобраться с этими моментами, мы очень многое поймем, что произошло. И, наконец, как страна пережила репрессии? Как они повлияли на развитие страны?
До сих пор эта тема остается за рамками интереса исследователей, представляется очевидным, что пока не проведем сравнительную оценку состояния страны до и после, не оценим характер и результаты деятельности новых элит и старых, до и после, состояние и развитие производства, мы не сможем дать ответ и научную оценку репрессиям 20-30 гг.
Правда, времени у страны на новый разбег оставалось очень мало. В 1941 г. началась война. А из войны – в которую страна вступила расколотой, раздробленной по идеологической и по ряду других причин – страна вышла уже другой. Она вышла единой, но это уже другая сюжетная линия. Уже другая история. Поэтому, видимо, есть необходимость продолжить спокойный исследовательский процесс в этом направлении, обратив внимание вот на те аспекты, о которых я только что сказал.
Попытка принятия Конституции 1936 г. стала катализатором репрессий?
Принятие Конституции было достаточно длительным процессом, по этой теме тоже существует большое количество мифов. Но Конституция действительно была уникальной для того времени. Она предусматривала равные прямые выборы. Более того, в партийной номенклатуре было велено подготовить себе замену: двух-трех человек, из которых надо было растить преемников. Сталин так и сказал: мы с вами уже в возрасте, через какое-то время уйдем, а кто будет нас заменять? И они поняли это как сигнал. От власти уходить самостоятельно никто не желал. А выборы, которые могли состояться и состоялись в конце концов, могли дать самый разный результат. Когда они проходили в 1937 г., уже были развязаны соответствующие мероприятия, аресты и прочее, поднялась волна истерии по этому поводу. Это все очень внимательно надо изучать.
Как используют тему репрессий в политике?
Я бы назвал это только постановкой проблемы. Несмотря на то, что от тех событий прошло много лет, мы еще многого не знаем. Многие мифы о том времени, конечно, используются в политике. Если взять не столько историков, сколько политиков – они делятся на два лагеря с диаметрально разными представлениями: одни считают Сталина извергом и убийцей, другие считают Сталина эффективным менеджером. Они делятся в зависимости от того, кто какие задачи перед собой ставит. Но сам факт политических репрессий – это был не только 1937 г., это был процесс, который начался в 1920-е гг. и не закончился 1937-м, он продолжался до 1953 г., а, может быть, и позже, – это процесс, и как процесс его надо изучать. Мы обращаем внимание – зациклились – я обращаю внимание именно на это слово, именно на 1937 г. – понятно почему, там больше всего было арестовано и подавляющее большинство от всех расстрелов было именно тогда – но это не все.
По тому, как политик использует эту информацию, можно сказать о его целях. Если человек ставит перед собой задачу доказать необходимость государственной власти, он очень хорошо начинает говорить о товарище Сталине. Если он ставит перед собой задачи несколько иные – а либерализм в России погубил не одну династию и государственность, – то тут будут очень много и долго говорить о либеральных ценностях, о необходимости всеобщей свободы, безответственности и так далее. Хотя, я не политик, мне сложно об этом судить. Я историк, и моя задача – показать факты, которые есть и которые надо анализировать, их надо дополнять, их надо проверять, соотносить с другими фактами. Тогда, может быть, мы через какое-то время обретем истину.
Но пока эта часть истории политизируется разными силами, вот когда мы отойдем от этого – хотя, казалось бы, не одно поколение прошло – тогда, может быть, нам удастся сесть и поговорить. Это все напоминает мне недавний спор с нашими друзьями-поляками. Нам предъявляют претензию, что мы загубили всю польскую элиту – "загубили в лагерях", естественно. Когда начинаешь смотреть, кто же там был заключен? Если назвать проституток элитой польского общества – им виднее. Если можно назвать воров, убийц и насильников элитой общества – им виднее.
Давайте разберемся. Мы знаем, сколько, но даже до сих пор не знали – кто и за что. Тут надо разбираться, разбираться спокойно, скрупулезно. Дадут нам это сделать? Я имею в виду не власть, я имею в виду родственников тех людей – это большой вопрос. Но делать это надо, и, рано или поздно, мы к этому с вами придем. Потому что эти события еще очень долго будут использоваться в политических целях.