Писатель Александр Проханов в очередной раз посетил Урал. На этот раз для съемок фильма "В поисках русской мечты", который выходит на "России 24".
Корреспонденты Накануне.RU встретили его недалеко от Екатеринбурга, чтобы поговорить по душам. Наверное, лучшим местом для этого была тихая деревня Усть-Утка, куда певец боевых колесниц планировал заехать, возвращаясь от любимых нижнетагильских танков.
Этому поселению уже более 400 лет. Тут гордятся тем, что сохранили ландшафт индустриального Урала XVIII-XIX веков. Отсюда же уплывали уральские добровольцы в дружину Минина и Пожарского.
Ранним утром и ближе к обеду на улицах Усть-Утки не было заметно никакого ажиотажа из-за приезда телезвезды. О его визите жители деревни с населением 100 человек, скорее всего, узнают постфактум из его же фильма.
Ворвавшись в Усть-Утку со своим скромным кортежем из двух автомобилей, писатель сразу же потребовал показать ему русские игрушки местного производства:
— У меня с прошлого приезда еще остались ваши подарки! Дома стоят до сих пор!
Видимо, специально для писателя игрушечных дел мастера на этот раз изготовили танк.
— Знаете, а ведь это своего рода танк будущего, вот он его образ, — шутит Проханов.
После непродолжительного чаепития с музейными работниками нам удается поговорить с собирателем русской мечты. Приводим видео и текст беседы.
— Вы создали заново русский патриотизм, практически все организации, СМИ, ключевые движения и кружки созданы либо при вашем участии, либо при поддержке вашей газеты, либо через "третьи руки". Вы все время хотели объединить патриотов и куда-то повести, а патриоты все время размежевываются. Русские патриоты вас еще не разочаровали?
— Нет. Я сам принадлежу к этой когорте ведь. Я же и сам находился часто в смятении. Мы выступали как советские люди и сражались, пусть и с опозданием, за советскую Родину. Нас объединяло то, что мы были красными империалистами, даже не то, что мы были коммунистами, троцкистами, еще кем-то. Нас объединяла идея великой красной империи, в центре которой стоял Сталин. Когда она рухнула все-таки и мы почувствовали себя обойденными и проигравшими, особенно после 1993 года, когда нас убивали из танков, наступил момент внутреннего разочарования и паники. СССР нет, сражаться за него невозможно, новый коммунистический проект, или советский, не создан, а только брезжит, и всю нашу энергию стояния, стоицизма некуда было направить. Мне же казалось все то же самое. Мне казалось, что, потеряв Родину, красную Родину, я больше ничего не обрету. Но потом я, разбираясь в себе, понял, что я красный или советский в той степени, в какой существует моя империя. Если бы она существовала, но имела другие формы, я бы не был таким.
Я государственник. Как говорят французы – этатист. Мне нужна моя империя, симфония этих великих пространств, великих рек и океанов. Мне нужен мой народ, который каждый раз заново эту империю создает, поднимается из праха. Когда очередная фаза империи рушится, русские люди погибают, но не до конца, а затем опять восстанавливают империю. В этом есть огромная мистика русских небес и русского космоса. И вот я стал ощущать возникновение нового русского государства.
— В какой момент?
— По-моему, это произошло сразу после разгрома баррикадников и созыва Думы. Той первой кровавой Думы на костях. Вместо того, чтобы стать этой Думе либеральной, демократической, она стала вдруг патриотической. Тогда я сформулировал для себя тезис, что баррикадники, которые погибали за Советское государство, и были последними защитниками этой империи, они одновременно стали и теми, кто первым отдал свои жизни за создание новой империи, пятой по счету.
Это прозрение посетило меня, потом оставило, потом опять посетило. Затем я стал исследовать все процессы сегодняшней истории и нашел огромное подтверждение моей мысли. Например, бросок наших десантников в Приштину, через Сербию, когда ведь все уже было потеряно, разгромлено, проиграно, на наших глазах друзей разбомбили, предатель Черномырдин склонил к миру Милошевича, у этих десантников, у командующего ВДВ и у начальника генерального штаба нашлась воля совершить этот бросок, вопреки американцам.
С тех пор я понял, что моя доля и моя судьба должна быть направлена на возрождение империи. Я стал путинистом, я поддерживал и поддерживаю его в той степени, в какой он восстанавливает империю: Сирия, Крым, флот, экспансия в Арктику и так далее.
— А потеря Украинской Церкви — это же территориальная потеря, по сути, для имперца, Украина не вернется к нам, уплывает на Запад окончательно, даже в виде зоны влияния?
— Украина уже уплыла, она становится окончательно плацдармом НАТО. Новая филаретовская Церковь – Церковь войны.
— Но на человеческом уровне мы же это пока просто не чувствуем, когда, например, общаемся с украинцами.
— Но они уплывают. У Путина нет воли послать ополченцев в Николаев, Одессу, Харьков…
— Насколько это сильный удар по кораблю империи?
— Церковь?
— Да.
— Я думаю, что несильный. Да, это удар, но несильный. Повторяю, империя усилилась после возвращения Крыма и Русской весны на Донбассе. Мы создали этот плацдарм, и теперь пойдем дальше. Я не знаю, какими средствами, наверное, не грубыми, но, может быть, и грубыми. Как будет Господу угодно. Двинувшись дальше, мы восстановим патронирование РПЦ над всеми отпавшими приходами. В итоге Почаевская Лавра будет святыней Московской патриархии.
И важно, чтобы в империи воссияла лампада божественной справедливости. Поэтому я являюсь сторонником Путина до такой степени, до какой он создает пространственно эту нашу геополитическую империю, но власть в стране принадлежит олигархам, она страшно несправедливая, глумливая, обрекающая нас на поражение в конечном счете, и за это ответственен Путин, это делает меня его противником.
Поэтому мое отношение к Путину двойственное: "Спасибо тебе за восстановление империи, за Крым, но ты можешь даже поплатиться жизнью за то, что окружил себя этими хищниками, тиграми, которые сжирают страну и тебя сожрут вместе с ней".
— Эта угроза есть?
— Она всегда есть. Особенно когда Россию обложили со всех сторон и враг находится не только "за", но и внутри Садового кольца. Так не было в Советском Союзе. Диссидентское движение было очень слабым. Советский Союз распался, потому что враг залез в Кремль с Горбачевым. Сейчас же это все куда опаснее, либеральные пласты сильны, они охватывают интеллигенцию, мощных капиталистов, они охватывают по существу все слои общества, даже Церковь отчасти.
— Либералы постоянно говорят о том, что будет после Путина, а почему бы патриотам не иметь свою стратегию?
— Это же не гадание на кофейной гуще, не колдунья с волшебными картами, после Путина будет продолжение русского пути. Может быть, переход от Путина к следующему политику будет мучительным, как это бывает всегда в России, но не будет катастрофичен для русских людей. Этот переход не сломает восхождение к Пятой империи, оно неизбежно, и состоится несмотря ни на что, какие бы драмы ни претерпевала Россия, внешние или внутренние.
— Новых 90-х народу бояться не надо?
— Ничего бояться не надо. Мы прошли самый страшный период русской истории. После 91 года – 10 лет. Мы прошли. Русские люди при этом смогли проявить себя как растерянные и унылые, но были ведь и абсолютные герои. Просто абсолютнейшие. В Екатеринбурге встречался с рабочими на заводе "Уралтрансмаш". Люди там видели, как завод их великих самоходок дербанят, уничтожают, некоторые из них умерли от тоски и разрыва сердца, а другие спрятали самые важные элементы и технологии этого завода, не отдали их врагам. А сейчас, когда пришла пора, они их вытащили, создали завод заново. И так было везде. На всех заводах. Советские технократы сберегли тайны советской технократической цивилизации и сейчас ее возрождают. Последние станут первыми. Как эти советские люди, со своими седыми волосами и лысинами, стали первыми, кто создает индустрию новой России.
— А индустрия создается?
— Конечно, я это вижу. Все, что вчера лежало в прахе – работает, рычит, крутится. Пускают в океан лучшие в мире лодки, по полям – лучшие в мире танки, в небе – лучшие самолеты.
— А любая империя это хорошо? Даже если она фашистская?
— Я же сказал, что империя – это само по себе хорошо, но этого недостаточно.
Если внутри этой империи появится дьявол или демон, это будет ужасно. Все силы и мощь империи тогда станут служить этому демонизму.
Поэтому важно, чтобы в империи был свет, чтобы была лампада божественной справедливости. Чтобы ведущие умы и духовидцы стремились привести ее в Царствие небесное.
— С 2014 года мы, будто бы, повернулись лицом к Китаю, но особых изменений, по крайней мере, внешних, пока незаметно. Китай кто для нас сейчас?
— Я сейчас был на Валдайском форуме. Очень интересный форум, который состоит из либеральных политологов, профессоров мировых университетов, туда приезжают бывшие послы, президенты и премьеры. Среди парадоксальных выводов, которые там звучали, был и такой: "Американский прогноз о том, что Россия будет сталкиваться с Китаем, вплоть до военных действий, как это было в 1969 году, не оправдался". Россия поддерживает с Китаем все улучшающиеся отношения, как экономические, так и военные. Отношения же США с Китаем портятся. За этими торговыми войнами между ними уже просвечиваются и военные.
Отношения с Китаем у нас нормальные. Я считаю, что, может быть, даже для России будет неплохо, если Китай придет сюда со своим Шелковым путем и освоит все эти пространства, поставив здесь заводы и фактории. Политически мы сблизились очень сильно.
— Многим за Уралом это бы не понравилось. Что бы вы им сказали?
— Я бы им сказал, друзья, в политике нет формулы "нравится — не нравится". Это такие определения, которые действуют между мужчинами и женщинами, а в политике нужно творить, основываясь на целесообразности, и на том, как взаимодействие с кем-то способствует сопротивлению главному врагу. Он же нас разрушил. Не Китай разрушил Советский Союз. Сейчас Китай иногда явно, иногда неявно, а иногда мнимо, способствует вашему сопротивлению.
— Вам нравится современная русская литература?
— Я ее плохо знаю. Я вообще литературу плохо знаю, и советскую литературу плохо знаю. Так вышло, что я не являюсь литературным человеком. Я жил за пределами литературной среды. В советское время, да, я входил в дом литераторов, виделся, дружил, враждовал со всеми, кто его наполнял, но я не был глубоко интегрирован в школы. Я не был деревенщиком, потому что я писал города, войны и так далее. Я не был писателем городской школы, трифоновской, потому что мне были чужды их либеральные стенания. Я был государственником. Они же, неявно, но стремились сокрушить государство.
Я был одиноким, таким и остаюсь.
Моя же литература мне, скорее, нравится, чем не нравится. Чем дольше я живу и смотрю на огромное количество книг, которые я написал, тем больше понимаю, что эти книги несут в себе время, я не говорю об эстетике, не говорю о системе образов, я говорю о том, что эти книги –отпечатки того, что моя Родина прожила вместе со мной. Я не пишу исторических романов, не пишу фантазии. Я иду вслед за моей пехотой, моими самоходками, за моими баррикадниками.
— А у вас есть весточка, что Путин вас слышит и понимает?
— Да, есть, конечно, я бываю у него. Несколько раз. Ну, и есть посредники.
— А вам удалось понять его философию? Кто он, по-вашему?
— Я понял, что он русский империалист.
— Они же все разные — русские империалисты?
— Все разные, но и все одинаковые — все за сбережение территории. Он территорию не отдаст.
— Но ведь можно быть, как Петр I, а можно, как Екатерина II. Разные были империалисты.
— А чем плоха Екатерина II?
— Всем хороша, просто при разных империалистах по-разному живется людям.
— Ну, а есть еще и Александр III. Кто такой Путин? Он русский империалист. Важно, что он русский и что он империалист. Путин подвержен эволюции. Он меняется, но, я думаю, он не успеет измениться до идеи просвещенного правления. Слишком он завяз в олигархических связях. А данную ему Богом страну он сохранит и увеличит ее объемы. Но этого, конечно, недостаточно. Он даже не может совершить преображение, о котором все говорят, которое сам обещал, потому что он увяз в этой олигархической среде. Преображение России невозможно при этой элите. Устранять эту элиту и резать ее он не решается. И, кстати, я думаю, что правильно, что не решается. Очень много явлений русской жизни завязаны на эту элиту. Начни их рубить — и все посыпется. Нужен другой человек и другие рецепты.
— Репрессии — это не тот метод?
— Он не пойдет на репрессии. Но и репрессии бывают разными. Скажем, силой заставить олигархов уйти из черных зон и инвестировать в промышленность — такие репрессии ведь тоже могут быть, необязательно бошку отрывать. У Сталина была своя особая технология, он ее придумал, и она была продолжением гражданской войны.
Ещё материалы спецпроекта ЖЗЛ [жизнь замечательных левых]: