Накануне Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) опубликовал неутешительную статистику: уже 2/3 россиян не чувствуют уверенности в завтрашнем дне. При этом уверенность, если она есть, строится только на вере в свои силы и возможности. Социологи утверждают: кризис уже произвел серьезные изменения в массовом сознании россиян, и эти изменения происходили в несколько этапов (при этом, конечно, об окончательной трансформации говорить рано – она только началась). Какие страхи тревожат россиян, в чем отличия нынешнего сдвига в умонастроениях от 90-х годов и почему олигархи для социологов – слишком незначительная величина, в интервью Накануне.RU рассказал директор по исследованиям ВЦИОМ, завотделом Института социологии РАН Владимир Петухов.

Вопрос: Есть мнение, что в кризис ситуация меняется быстрее, чем сознание людей. Действительно ли это так, и какие сейчас можно сделать выводы о том, как менялось массовое сознание за прошедшее время кризиса?

Владимир Петухов: Если судить по социологическим опросам, то сдвиги в умонастроениях, действительно, происходит и реакция на кризис есть. Вы совершенно правы, она не такая апокалиптическая, как говорят некоторые эксперты, и не такая быстрая. Есть некоторые этапы осознания и восприятия того, что происходит.

Вопрос: Расскажите, пожалуйста, что это за этапы.

Владимир Петухов: В самом начале – августе-сентябре, когда появились первые симптомы, люди практически не обращали внимания на кризисные явления. Тогда в фокусе внимания была пятидневная война на Кавказе (она держала это внимание почти до конца сентября – начала октября), когда возникло понимание реальной угрозы для России извне – были опасения, что война может затянуться, что последуют санкции со стороны западных государств, Россия окажется в тяжелом положении и в конечном счете это скажется на жизни конкретных людей.

Потом эти настроения ушли и началось осознание кризиса, но, в основном, до конца года оно носило характер ретрансляции телевизионных сообщений. В жизни большинства людей мало, что изменилось. К концу 2008 года – началу 2009 года настроения беспокойства уже появились, главное, появилось чувство пока еще не страха, но неопределенности и неуверенности.

Несколько изменилась иерархия опасений, касающаяся жизни людей. Обычно первые позиции в ней занимал всегда рост цен и инфляция, а также такие проблемы, как алкоголизм, наркомания. Проблема безработицы в 2000-е годы нельзя сказать, что была в самом низу иерархии, но занимала 6-7 позиции, заметно уступая таким проблемам, как ситуация с жильем, ЖКХ, проблемам медицины, образования.

Сейчас произошел резкий скачок– в разы выросло число людей, опасающихся безработицы, причем безработицы боятся не те люди, которые реально потеряли работу, а люди, которые ее имеют, но ощущают угрозу стать безработными. Они ощущают, что система социальной защиты, существующая в обществе, не позволяет в таком случае нормально жить – если ты теряешь работу, то фактически выпадаешь из социума.

Но если старшее поколение имеет опыт кризисного выживания 90-х – кто-то тогда копал картошку, кто-то занимался торговлей, а кто-то "бомбил", то сегодняшняя молодежь до 30 лет, так называемые "яппи" или "офисный планктон" сразу после вузовской скамьи привыкли к хорошим условиям жизни, хорошим зарплатам, они привыкли каждый год ездить в Турцию или Египет, вечером сидеть в ресторане. Особенно это выражено в столицах и крупных городах, они как раз являются детьми потребительского общества. Чувствуется, что этот средний класс может оказаться в трудном положении, поскольку они вкусили плодов потребительского общества и сами являются его продуктом.

Точка зрения, что средний класс является оплотом стабильности, сегодня вызывает массу вопросов – может оказаться ровно наоборот, в таком случае средний класс, оказавшийся не у дел (а это, как правило, молодые энергичные люди), может повести себя в некоторых случаях достаточно радикально.

Вопрос: Но насколько можно говорить о том, что потребительская модель сознания успела сформироваться в целом у россиян?

Владимир Петухов: Если говорить в целом, то, конечно, нет. Большинство людей продолжает жить по рационалистской парадигме, продолжает выживать. Людей, которые могут себе позволить жить не от зарплаты к зарплате, а как среднеевропейские обыватели, сейчас в нашей стране около 15%, а по некоторым оценкам, даже 20%. Во всяком случае, эти люди есть, это, кстати, отличие от 1998 года, когда их практически не было. Тогда люди, можно сказать, спокойно пережили кризис, потому что такой социальной дифференциации не было. Была кучка олигархов, а все остальные люди строили более или менее одинаковые стратегии выживания.

Вопрос: Но ведь и олигархов теперь стало больше…

Владимир Петухов: Дело в том, что олигархи в социологическом смысле находятся за гранью статистической потребности – социологов десятки или даже 100 человек не интересуют. Они делают погоду в политической, деловой жизни, но они не являются частью социальной структуры общества, они слишком незначительная величина. Это уже не потребительское общество, а постпотребительское общество, где уже даже деньги ничего не значат.

Вопрос: Исследования говорят, что около 2/3 россиян не чувствуют уверенности в завтрашнем дне, в то же время уровень доверия к главным политическим фигурам сохраняется на примерно прежнем уровне. О чем этого свидетельствует?

Владимир Петухов: Ситуация очень простая. Поначалу все полагали, что в России будет происходить то же самое, что и в других странах: кризис всегда снижает уровень поддержки партии или персоналий, которые находятся в данный момент у власти – на них перекладывается ответственность за кризис. Проходят выборы, приходит другая партия. У нас совершенно все по-другому. У нас в условиях полнейшего отсутствия субъектности совершенно не на кого возлагать надежды. Если посмотреть рейтинги не только президента и премьера, а рейтинги других государственных и общественных институтов, то можно увидеть, что те институты, которые должны бороться за интересы трудящихся, вызывают самое большое недоверие: это профсоюзы, партии, парламент. Также недоверие вызывают суды, СМИ. И когда люди понимают, что "податься" некуда, то остается только "царь-батюшка".

Сейчас два человека олицетворяют государство, которое может удержать ситуацию от дальнейшего распада. Во многом феномен Путина основывается на том, что он олицетворяет хорошее государство, которое борется с плохими чиновниками.

И уровень их поддержки будет оставаться высоким, если кризис не достигнет совсем уж критического уровня.

Вопрос: Можно ли связывать это с тем, что люди не воспринимают кризис как какой-то "родной", а именно как пришедший с Запада?

Владимир Петухов: Это можно и так воспринимать, но людям от того, что кризис чужой или свой, ни холодно, ни жарко. Главное заключается в том, как они живут, а не в том, происки это американцев или наши собственные проблемы. Отношение к Америке сейчас действительно плохое, но оно плохое не из-за финансового кризиса, а, между прочим, все еще из-за войны на Кавказе, из-за того, что американцы поддержали Грузию.

Вопрос: Вы уже остановились на отличиях нынешнего кризиса от ситуации 98-го года. Какие еще можно назвать сходства и отличия кризисов? В целом, не происходит ли плавного возвращения страны в 90-е?

Владимир Петухов: Нет, сейчас совершенно другая ситуация. Во-первых, тогда кризис был одномоментный. Был шок в обществе, было ощущение, очень близкое к тому, что Россия куда-то проваливается. Но это был довольно короткий период, потом премьером стал Примаков, затем его сменил Путин, и ситуация стала выравниваться. Тогда кризис воспринимался не столько как экономический, сколько управленческий и политический.

Сегодня у населения есть понимание, что кризис серьезный, но перерастания экономического кризиса в кризис политический не наблюдается. Есть власть, она работает, хоть и совершает ошибки, но, тем не менее, предпринимает меры для нейтрализации негативных сторон кризиса.

Пока население реагирует более спокойно, чем в 1998 году, а тогда мы жили беднее, чем сейчас. Сейчас у каких-то групп населения определенный "финансовый жирок" накопился. Есть какие-то сбережения, у многих есть работа, за 2000-е годы уровень жизни вырос, и в настоящее время люди воспринимают кризис с совершенно иных позиций, чем тогда. Тогда 80-90% населения страны можно было отнести к бедным.

Вопрос: А как меняется эта доля бедных в обществе, все-таки и безработица в стране сереьзно растет?

Владимир Петухов: В случае с безработицей ситуация сложная. У нас безработица отличается от той же европейской, поскольку у нас много латентной безработицы, или "безработицы по-бразильски", когда человек где-то устраивается, но без заключения договора, без трудовой книжки, так работают миллионы людей. Очень высока вторичная, третичная занятость. Пока нельзя сказать, что рост безработицы ведет к росту бедности – такой корреляции не просматривается. Ведь у нас есть безработные и при этом совсем не бедные, а есть бедные люди, но работающие на трех работах. Однако, если исходить из собственных оценок населения, то с лета 2008 года до начала 2009 года число людей, относящих к себя к бедным, выросло, но не очень сильно – на 3-4%.