У нас есть святые дни. Один из них 9 мая, День Победы.
Великой Победы, потому что эта победа была сопряжена с великой бедой, неизмеримой тяжестью рухнувшей на плечи всех народов СССР.
Об этой победе написано сотни тысяч книг. Сказано миллиарды слов. Что еще?
Но все слова не могут унять той боли, которая уже в генах, того неизбывного бабского воя, когда наши роты, дивизии, армии шли штурмовать неприступные укрепления. Люди выполняли приказ. Люди умирали. Люди брали эти укрепления. Их уже почти не осталось – ветеранов, которые воевали...
Для каждого та Война – своя. Потому что не может быть в нашей стране человека, которого та война хоть чем-то не задела по больному, по сокровенному.
Я никак не мог понять, почему мой второй дед /с перебитой кистью/ не мог смотреть "хронику" войны. Мне было лет уже двенадцать, а он говорил, что все, что показывают – неправда. И еще он говорил, что из всей его дивизии на Курской дуге в живых осталось 53 человека. Включая его самого. Я говорил – да как же так, а он свирепел, и уходил в сторону, ногу приволакивая. И молчал.
Родной мой дед по матери вернулся в уральское село /без руки/ в 43-м. Ему повезло. Он остался жив, в отличие от своих младших братьев. Братьев было шестеро: трое погибли, двое не успели на войну по возрасту. Дед мой из всех братьев был старшим, и выпало ему не только голод и раскулачивание, но и на себе малых подымать /отец его надорвался на мельнице и умер, оставив вдову с 13-летним моим дедом во главе оравы ребятишек/, и воевать в финскую кампанию. О той компании он бабушке обмолвился только раз. Сказал так: представь, идем вдоль дороги, а по бокам мерзлые трупы в поленицы складывают…
Тогда обошлось. В новую войну мой дед воевал сержантом. Сержантом в штрафном батальоне. Я тоже раньше думал, что в штрафбат можно только за прегрешения попадать – реальные или мнимые. Но ведь дело в том, что зэками лагерными тоже надо было командовать! На уровне взвода. Роты. Когда сам под пули. Да еще и под свои – в спину из пулеметов…
И потому, если кто думает, что одна винтовка на десятерых, и кроме "ура" против немецких пуль ничего нет – сказки, то он ошибается. Так было.
У деда было три ранения, и каждый раз Бог его берег. И каждый раз /так он рассказывал бабушке/ он молился об одном: "Хоть куда, хоть к черту на рога – но не в ШТРАФБАТ!" И каждый раз его находили указания: "в связи с тем, что Петр Яковлевич Казанцев способен воздействовать на контингент как личным примером, так и убеждением…"
Я читал эти характеристики, когда подрос. А до этого я карапузом играл в песке его орденом Красной Звезды и медалью "За отвагу" не зная, что тогда, в 41-42-м их рядовому составу если и давали, то – не зря. И тем более – в штрафбате, где вообще никаких медалей и орденов не полагалось. Мой дед вернулся в деревню в начале 43-го.
До этого он с перебитой рукой переплыл реку к своим /другая пуля, пробив легкое, прошла в двух сантиметрах от сердца/, дошел, доложился, в медсанбате ему влили в рот стакан спирта и отпластали ножовкой левую руку по плечо. Он не любил говорить про войну. И про финскую, я думаю, он сказал бабушке так, чтобы раз и навсегда закрыть эту тему. Он вернулся домой.
Его попытались вступить в партию, на что он тогда, повидавший все, ответил парторгу: "Чтобы в партию вступить, мне нужно сначала совесть потерять. А совесть у меня одна". Бабушка в соседней комнате как стояла – так и села прямо на дощатый пол. Шел тогда 1946 год. Парторг оказался на удивление совестливым, деда не сдал.
Я не хочу рассказывать про героизм моего деда, когда он без руки в деревне построил дом, косил сено наравне со здоровыми молодыми невоевавшими мужиками, рыбачил, грибы собирал так, что и с двумя руками за ним никто не мог угнаться… Я не хочу даже о том, как он бабушку, тогда еще 22-летнюю девчонку, из могилы вытащил. Ну, не лечили туберкулез в деревнях Красноуфимского района! Отправили девку обратно в деревню – помирать. Барсучий жир со скипидаром, баня, опять барсучий жир… Через год на девчонку /мою бабушку/ пришлось снова заводить карточку, так как врачи в районной поликлинике, решив, что она уже не жилец, давно сдали ее документы в архив. И искренне удивлялись, что она еще жива…
Когда мой дед в 1972 году умер от третьего инфаркта, хоронило его все село. Он был оптимистом. Он любил фильм "Кубанские казаки"… Он прожил достойную жизнь. А сколько их было – тех, кто пожить не успел, кто сгинул бесследно на фронте? И некому рассказать о них. И никому теперь не дано – слишком велик груз. Пока не гремят фанфары следующего юбилея – шестидесятилетия со дня Победы, в ноги кланяюсь тем, кто тогда жизнь нашу сегодняшнюю отстоял. Всем – и живым и мертвым.