Честно скажу, как- то нехорошо на душе стало, когда, подъезжая к мемориальному комплексу «Пермь – 36» ( бывший лагерь для политзкалюченных), я увидела новенькие вышки, расставленные по периметру лагеря. Вроде бы чего удивляться? Музейные работники сделали все, чтобы сохранить дух того времени, но ядовито-зеленый цвет , в который, судя по всему, недавно покрасили деревянные будки, все-таки как-то душевно напрягает что ли, да и железные ворота закрылись за моей спиной с таким жутким звуком, который можно услышать только в одном месте – на настоящей зоне. Бр – рр-рр!
«Пермь –36» - единственный в стране лагерь для политзаключенных, который удалось сохранить почти в таком виде, в каком он существовал при жизни. Зэков здесь содержали еще при Сталине ( тогда это была бытовая зона). Место хорошее – кругом леса да болота, за штабом лагеря дорога вообще заканчивается.
«А что вы хотели? У нас тут медвежий угол» - говорят жители соседствующей с лагерем деревни Кучино. Вот уж, действительно, товарищи из НКВД были на редкость продуманными. Тут, если захочешь сбежать, преодолев многочисленные препятствия, далеко не уйдешь - в снегах или болоте завязнешь. Да и работы лучше не придумаешь – леса так много – вали не хочу! Правда, политических, такой работой не загружали. Не то чтобы жалели, просто с этой категорией зэков у государства одни неприятности были. Особенно в 80 –ые. Руководство Советского Союза тогда постоянно напоминало капиталистическим монстрам, что в нашей стране за убеждения не садят, а политические при этом умудрялись на BBC переправлять кассеты с записанными за колючкой интервью.
Пара таких случаев – и всех политзаключенных из мордовских лагерей, где, как рассказывают историки, охрана сдружилась с зэками, перебросили в так называемый «пермский треугольник». Это три лагеря с номерами 35, 36 и 37. Здесь для прибывших узников – а это, как правило, были лидеры диссидентских движений - создали более жесткие условия проживания, чем в других подобных лагерях. Многие из них были, что называется, повторниками, то есть уже когда – то отбывали наказание за антисоветскую агитацию и пропаганду. Стандартный приговор - 10 лет особого режима и 5 лет ссылки.
По тем временам, это были самые опасные государственные преступники. Поэтому и охраняли их серьезно. По периметру лагеря установили охранно –заградительную полосу в 21 метр из пяти различных рубежей препятствий. Решетки на окнах камеры сделали так, чтобы заключенный не мог дотянуться до стекла. Боялись самоубийств. На дверях снаружи тяжелые железные решетки. И даже электронные замки, что по тем временам было вообще невиданно. В лагере делали все, чтобы заключенные не могли общаться. Гуляли по одиночке, 1 час в день. Письмо из дома 1 раз в месяц. Первая посылка - через 5 лет после начала заключения.
Как рассказывает мой экскурсовод - начальник охраны музея, а в прошлом – охранник действующего лагеря Иван Кукушкин, никто из политических бежать ни разу и не пытался. «Открой им ворота – они все равно не пойдут! Считали, что несправедливо их посадили. Даже когда приказ вышел в начале 90 – х всех освободить, к ним приехали из органов, предлагали каждому бумагу подписать, что мол, каюсь, больше не буду. Так ведь многие не стали ее подписывать – их еще тогда года на два посадили. А мы ведь верили, что они враги народа. Ну, верней, нельзя было не верить – иначе туда же, на нары».
Внешне лагерь Пермь -36 почти не изменился за двадцать с лишним лет. Те же бараки, правда, подремонтированные, и вместо рядов с нарами – там сейчас выставки, посвященные истории Гулага, покосившийся сруб, который служил тогда КПП. Через него зэки проходили в промзону и обратно в бараки, штаб, в котором, как и раньше, сидит охрана. Пожалуй, самое интересное на территории бывшего лагеря – здание штрафного изолятора. Сотрудники музея зачем – то( может, по случаю каких – нибудь важных гостей) покрасили его в ярко-синий и бордовый цвета, заботливо пройдясь кистью по нарам, столу и даже цепи, которая прикреплена к крышке параши. Жуткое зрелище – парадное ШИЗО!
Кстати, именно здесь иностранные туристы периодически изъявляют желание …пожить. Да, да, в прямом смысле этого слова. Хочется, знаете ли, холеному европейскому телу полежать на свежевыкрашенных, НО советских нарах, поесть баланду, видимо, подумать о чем – то своем европейском. Экзотика ведь! В этом году в Пермь звонили австралийские экстремалы, просились ( за любые деньги) провести новогоднюю ночь в карцере. Наши вежливо отказали, объяснив им, что ГУЛАГ – это вам не американские горки, и вообще – то здесь люди умирали. За идею. Иностранцы не обиделись и приехали так просто, на экскурсию.
« А что пусть пожили бы!»- говорит мой собеседник Кукушкин, хитро посмеиваясь, и в то же время потрясая могучими кулаками, – Уж мы –то бы их обслужили по полной форме!»
Мимо проходит группа школьников. Рассказы экскурсовода воспринимают с трудом. То и дело смеются над чем – то своим. Он нервно ходит по аллейке, размахивая руками. «Понимаете, люди умирали, потому что были не согласны с режимом советского руководства. Они критиковали Сталина, а их за это в лагерь на 10 лет ссылали!». Не слышат. «Ну представьте, если бы вы плохо говорили о Путине, и вас бы за это посадили!» - изворачивается экскурсовод. И тишина. Кто – то из парней спрашивает: «А что отсюда на самом деле никак нельзя выбраться?»
Экскурсовод, поймав их на свой крючок, продолжает: « А вот недавно по телевизору показывали, как по нашим тюрьмам колесил чеченский бандит Басаев. Видели? Полосатая роба, руки за спину, камера – одиночка, в которую постоянно заглядывают надзиратели, маленький дворик с решеткой на небе и все! Также жили и здесь, в бараке строгого режима». Школьники понимающе кивают, экскурсовод облегченно вздыхает – слава богу, переварили!
Позже экскурсовод Сергей Шивирин, мне объяснял, подростки – а сюда привозят только старшеклассников, воспринимают экскурсию по лагерю как игру – страшилку, а все, что осталось от него как декорации к какому – нибудь боевику. Они то и дело, например, интересуются, где в лагере находилась пыточная комната. При этом, когда сотрудники музея по окончанию экскурсии приводят их в небольшой зал с портретами советских руководителей, спрашивая, узнают ли они кого – нибудь из этих людей, те, как правило, называют только одного – Иосифа Сталина. Его портретов здесь больше всего. Самый яркий плакат – вождь сидит в своем кабинете, склонившись над бумагами, внизу надпись: «Сталин думает о каждом из нас!».
В этом году экскурсия по лагерю Пермь -36 длится меньше, чем обычно. Из культурной программы убрали посещение барака строгого режима. Именно здесь можно было воочию убедиться в том, какой мощной системой охраны были снабжены бараки – до десятка различных заборов, противотаранный шлагбаум с шипами ( сразу вспоминаются сегодняшние бетонные блоки, которые устанавливают вокруг военных объектов. Необходимость обороняться таким образом, если помните, возникла после того, как КАМАЗ со взрывчаткой протаранил ворота чеченского госпиталя).
Так вот, барак строгого режима несколько дней назад сгорел. По иронии судьбы нетронутыми остались только многочисленные заграждения – до них огонь не дошел. В общем теперь здесь вместо устрашающего посетителей строгача – кучи обгоревших бревен, огражденные «егозой», рядом с которыми весело попрыгивают маленькие лягушата.
«Этих тварей –то нынче у нас много! А больше здесь никого нет. Глушь! » - грустно говорит Иван Кукушкин, огладываясь по сторонам. – Вот к 30 октября, наверное, много народу приедет. Это день всех политзаключенных. Может, и знаменитости какие- нибудь будут. Например, Сергей Ковалев. Я работал как раз тогда, когда он здесь сидел. Он вон в той кочегарке уголь бросал. А знаешь, мне как- то один из политических сказал «Мы – то рано или поздно выйдем, а вам, охранникам, здесь еще долго сидеть». Вот и сижу. Жалею? Да нет, что ты. Спасибо, что без работы не оставили. ..Ну я пойду, проверю объекты».
Кукушкин по привычке уходит к себе в штаб, с кем – то переговариваясь по рации. Как настоящий начальник охраны. Ненастоящего лагеря.
Я уезжаю. За мной все с тем же пронзительным звуком открывают железные ворота, надавив на кнопку звонка. Кроме ворчанья собак да покрикивания ворон, это, пожалуй, единственный громкий звук, раздаюшийся в околотке. Правда, иногда тишину нарушает еще один, еще более неприятный звук. «Ка -а –а а- к самочувствие?» - нараспев, вот уже в который раз кричит местный сумасшедший, шаркая ногами возле лагерного забора. Так уж получилось, что бараки для политзаключенных соседствуют с местной психушкой. Прямо, как в жизни.