Аналитика


"Закат Европы"
Книжный клуб | В России | За рубежом

В этом году исполнилось 100 лет с того момента, когда вышел в свет первый том монументального труда Освальда Шпенглера (1880 - 1936) "Закат Европы", имеющего подзаголовок "Очерки морфологии мировой истории". Как пишет сам Шпенглер, он делает попытку предопределить историю. Спустя век очень многое, о чем он писал, сбылось или сбывается на наших глазах. Проблемы рождаемости, миграции, семьи, религии, науки, искусства, поп-культуры, общественной морали, толерантности – все это он затрагивает в своем труде в контексте развития и упадка западной цивилизации, а также других, с которыми проводит сравнение. Многие выводы, сделанные в этом великом произведении, оказались поразительно верными.

Метод Шпенглера

"Закат Европы" состоит из двух объемных томов. Первый из них называется "Гештальт и действительность" или "Образ и действительность", второй – "Всемирно-исторические перспективы". Как следует из названия, Шпенглер рассматривает влияние общественной мысли на развитие культуры, а точнее, развертывание во времени коллективного образа-идеи, воплощающегося в культуре. Шпенглер не использует таких терминов. Он использует термин "душа", употребляя его в специфическом смысле, который оказывается поразительно плодовитым, поскольку приводит к массе важных и глубоких выводов. Мысль, идея, душа, по Шпенглеру, материализуется в культуре, проходя ряд жизненных этапов.

Метод, который использует немецкий мыслитель, – это сравнение, аналогия. Он считает ее средством познания живых форм, которыми и являются культуры. В современной терминологии – цивилизации, но Шпенглер разграничивает эти понятия, определяя цивилизацию как стадию перехода культуры в ту фазу, которая в теории Льва Гумилева примерно соответствует концу инерционного периода, а по Шпенглеру – рубежу XVIII-XIX вв. Цивилизация – это закат культуры. Шпенглер, так же как и Николай Данилевский, утверждает, что любая культура, как живой организм, проходит в своем развитии ряд эпох, начиная с рождения и оканчивая смертью. Они также символизируются временами года, начиная с весны, когда зарождается новая жизнь, и оканчивая зимой, когда все уходит в прошлое (недаром Шпенглера относят к так называемой философии жизни).

Освальд Шпенглер(2018)|Фото: renegadetribune.com

По Шпенглеру, в основе любой культуры лежит душа как некая сверхличная идея, подлежащая осуществлению (что в современном выражении близко к коллективному бессознательному). "Культура рождается в тот миг, когда из прадушевного состояния вечно младенческого человечества пробуждается и отслаивается великая душа… Культура умирает, когда эта душа уже осуществила полную сумму своих возможностей в виде народов, языков, вероучений, искусств, государств, наук… Она становится цивилизацией", – пишет он.

Европейскую культуру Шпенглер представляет в виде ее символа – Фауста, а фаустовскую душу – основой этой культуры. Она стремится преодолеть все препятствия, устремиться к бесконечности, к своей цели – постичь законы мироздания и установить свою власть над природой и людьми. "Западноевропейские естественные науки занимают совершенно особое место, характерное только для этой культуры. Они с самого начала служили не теологии, а воле к власти посредством техники", – отмечает немецкий философ.

Этапы западной цивилизации

Западная культура, по Шпенглеру, родилась в IX веке, и в этом с ним согласны Николай Данилевский, Арнольд Тойнби, Лев Гумилев, Самюэль Хантингтон. Все они отмечают это время как рождение западной цивилизации. Именно в это время Европа начинает по-особому осмыслять христианство, оформляя зарождающуюся новую духовную жизнь в виде новых догматов.

Духовной весной Запада Шпенглер считает период до XIV века, начинающийся в архитектуре с "предрассветного" романского стиля и переходящий в "утреннюю" готику, а в философии – в высокую схоластику. Это рождение и созревание европейского мифа как выражения особого богочувствования.

Духовное лето условно начинается в XV веке с протеста против великих весенних форм. Это рождение протестантизма, начало чисто философской формулировки мирочувствования, зарождение рационализма и оскудение религиозного начала. "Всякое раннее искусство религиозно", – утверждает Шпенглер. А Новое время в Европе несомненно начинается с его ослабления. В архитектуре это соответствует переходу от напряженной, бурной готики к спокойному барокко.

Духовную осень Шпенглер условно относит к периоду с конца XVII до начала XIX вв., выражающуюся в расслабленном стиле рококо. Это зарождение английского сенсуализма, идеи просвещения, культ всемогущества разума, осмысленные в форме великих завершающих систем – Иммануила Канта, Георга Гегеля и других. С этим трудно не согласиться, во всяком случае по поводу Канта, который подвел итог рационалистической философии Запада и, как теперь ясно, осмыслил ее как недоказуемый и не универсальный феномен.

Духовной же зимой Шпенглер называет ту эпоху, которую принято считать началом ускоренного прогресса, стартовавшего в XIX веке. Это материализм, культ науки, личного счастья, но в то же время зарождающийся скептицизм, пессимизм и декадентство, а в архитектуре – пустые и бесформенные городские здания.

Шпенглер прослеживает эти этапы в искусстве, философии и науке, а также политических формах. Он совершенно оригинально осмысляет математику и ее роль зеркала в истории Запада – как она прослеживается в архитектуре, философии, музыке. В своей глубине она доступна очень немногим, утверждает он. "Числа суть структуры освобожденного от чувственного восприятия чистого мышления", – пишет Шпенглер. В отношении западной культуры это ему блистательно удалось.

Толерантность – признак упадка жизненных сил

Шпенглер выделяет в истории восемь великих культур: египетская, вавилонская, индийская, китайская, мексиканская, античная, арабская, европейская. Он прослеживает их "одновременные" эпохи, хотя наибольшее внимание уделяет, естественно, Европе. Он указывает множество признаков ее упадка. Например, завершение искусства.

"Долгая игра с мертвыми формами, которыми тщатся сохранить себе иллюзию живого искусства". Это исчезновение подлинных авторов, когда остаются лишь компиляторы. Исчезновение единых рациональных форм и переход к субиндивидуальной рациональности (постмодерн, "права человека", мультикультурализм, разные меньшинства). Перемещение огромных масс населения в город и освобождение от земли. Отказ от семьи и поиск "причин" для рождения детей. А также миграция огромных масс инородного населения на пустеющие земли, чего еще не было в начале ХХ века, но что можно наблюдать в начале нынешнего.

Шпенглер не проводит прямую параллель с эдиктом Каракаллы 212 года, предоставившим римское гражданство каждому свободному гражданину империи. Но он рассматривает его как этап легализации чужеродного элемента в фазе упадка. Напрашиваются параллели с нынешней Европой, почти в открытую признающей ущербность своей культуры по сравнению с инородцами (мультикультурализм, толерантность).

Накануне.ру, Накануне.RU, баннер(2015)|Фото: Фото: Накануне.RU

К слову, Шпенглер упоминает о толерантности в контексте религиозного сознания. "Степень набожности, на которую способна данная эпоха, измеряется ее отношением к толерантности", – пишет он, утверждая, что терпимость проявляется или тогда, когда культура живет божественным, или тогда, когда уже нет ничего подобного. Безразличие и бессилие людей современного Запада выразительно это иллюстрирует.

Вообще Шпенглер придает огромное значение религии как зародышу, в котором содержится душа и из которого во времени и пространстве развертывается вся последующая культура. Христианство, утверждает он, пережило две эпохи великого идейного движения: в 0-500 гг. на Востоке и в 1000-1500 гг. на Западе. Третья, им "одновременная", наступит в первой половине следующего тысячелетия в Русском Мире. Действительно, в России наблюдается религиозный подъем. Тому, что частью общества он воспринимается как откат "назад", у Шпенглера можно найти следующее объяснение.

Будущее Русского Мира

Россию последних веков немецкий философ называет историческим псевдоморфозом, когда чуждая и старая западная культура довлеет над новой русской с такой силой, что ей нечем дышать и она не в состоянии создать свои выразительные формы и не достигает собственного самосознания. Этот период он отсчитывает с Петра Первого, который насильно втискивает примитивную (т.е. изначальную, детскую) русскую душу в чуждые формы позднего барокко, а затем просвещения, забивая ростки зарождающейся русской культуры. Нужно оговориться, что Шпенглер всегда имеет в виду русскую культуру как выражение русской души, т.е., говоря современным термином, в цивилизационном смысле, а не этническом. По его мнению, собственно русская своеобразная душа зарождается с Ивана III, окончательно сбросившего власть Орды, и через последних Рюриковичей ведет к первым Романовым и Петру. Он ставит эту эпоху в соответствие эпохе Меровингов на Западе, а Петра – Карлу Великому. Но если последний со всей энергией помешал установлению господства мавританско-византийского духа, проложив дорогу собственно европейской культуре, то Петр стал злым гением для Руси, выбрав подражание Западу.

"Народ был втиснут в искусственную и придуманную историю. Были привнесены поздние искусства, науки, просвещение, социальная этика, материализм городов мира, хотя в то время религия была единственным языком, на котором человек мог объясняться с миром. На просторах страны, не имевшей городов, заселенной крестьянством, разрослись, словно опухоли, города чужого стиля. Все, что возникло после этого, истинно русские люди воспринимали как яд и ложь", – пишет Шпенглер, глубоко прочувствовавший драматизм русской души и культуры XVIII-XIX вв.

Он отмечает, что в царской России не было никакой буржуазии и вообще никаких сословий в европейском смысле, но лишь крестьяне и господа. "Общество" же существовало само по себе, будучи продуктом западной культуры и чуждым народу.

В лице Федора Достоевского и Льва Толстого Шпенглер видит два великих символа – молодой русской души и поздней западной. Первый был по духу крестьянином, второй – гражданином мира, зацикленным на социальных проблемах поздней цивилизации городов.

"Толстой – это всецело великий рассудок, "просвещенный" и "социально направленный". Все, что он видит вокруг себя, принимает позднегородскую, западную форму проблемы. Он стоит посередине между Петром Великим и большевизмом. Это не апокалиптика, а духовная оппозиция. Его ненависть к собственности имеет политэкономический характер, к обществу – социально-экономический, ненависть к государству представляет собой политическую теорию", – утверждает Шпенглер.

Достоевский же вообще этого не видит, так как находится поверх всего социального. Его сознание насквозь религиозно, большевики проглядели в нем своего злейшего врага, считает философ, в то время как подлинный русский – это ученик Достоевского, хотя он его не читал или вообще читать не в состоянии. Он сам – часть Достоевского и живет религиозными представлениями, а не социальными проблемами. Это наблюдение, нужно признать, не лишено глубины, поскольку ключевые вопросы у русских всегда сводятся к метафизическому, в частности к справедливости, которая западному уму вообще непонятна и адекватно на европейские языки непереводима, т.к. имеет отнюдь не социальное (вопреки устоявшемуся мнению) происхождение.

Русская жизнь воспринимает мышление деньгами как грех и желает лишь обмениваться своими непосредственными потребностями.

"Русский не борется с капиталом, нет: он его не признает. Кто вчитается в Достоевского, предощутит здесь юное человечество, для которого вообще нет еще никаких денег, а лишь блага по отношению к жизни, центр которой лежит не со стороны экономики. "Ужас прибавочной стоимости" представляет собой непонятое литературное обличье того факта, что приобретение денег с помощью денег является кощунством, а если его переосмыслить исходя из становящейся русской религии, – грехом", – пишет Шпенглер.

Ему можно поставить в несомненную заслугу то, что он, как европеец, признал чуждую и навязанную России сверху западную культуру, создавшую внутри народа "высшее общество", западоподобное и презирающее народ. Мысли Шпенглера о русском сознании очень глубоки и актуальности отнюдь не утратили, поскольку проблема западнической "элиты" так же остра, как и в начале ХХ века, и от ее решения будет во многом зависеть будущее Русского Мира.

Конец демократии

Запад же, уверен Шпенглер, находится в необратимой фазе упадка, имеющей ряд признаков. Один из них – главенство денег. Он четко указывает на XVII-XVIII вв. как на то время, когда политика начинает делаться с помощью денег, причем винит в этом Англию. Он не упоминает о создании Банка Англии в конце XVII в., но явственно отмечает превращение денег в абстракцию, что точно соответствует возникновению бумажных денег и связанной с этим новой формы господства. В XXI веке внедрение электронных "денег" развивает эту мысль.

Шпенглер констатирует конец западной демократии, которая сохраняет лишь видимость народовластия, а на самом деле "центр тяжести большой политики перераспределяется на частные круги и волю отдельных личностей". Поразительно проницательное для своего времени наблюдение. Он также утверждает, что реальность полностью создается прессой – или СМИ, как сказали бы сегодня.

"Народ как толпу читателей выводят на улицы, и она ломит по ним, бросается на обозначенную цель, грозит и вышибает стекла. Кивок штабу прессы – и толпа утихомиривается и расходится по домам", – как будто пишет он о "цветных революциях".

Украина(2013)|Фото: Фото: Накануне.RU

Он отмечает, что "всякому позволено говорить что хочет; однако пресса также свободна выбирать, обращать ей внимание на это или нет". Шпенглер констатирует и сохранение критического мышления у очень узкого круга лиц.

"Книжный мир с его изобилием точек зрения, принуждающим мышление к выбору и критике, сделался по преимуществу достоянием лишь узких кругов", – признает немецкий философ.

Он указывает на неизбежный конец демократии и переход к тому состоянию, когда только сила имеет решающе значение. Шпенглер называет это цезаризмом. Вот строки, которые написаны словно сегодня.

"Единственная мораль, которую допускает сегодня логика вещей, – это мораль альпиниста на крутом гребне. Минутная слабость – и все кончено. Вся сегодняшняя "философия" – не что иное, как внутреннее капитулянтство и саморасслабление".

Популярная ныне "философия" успеха, комфорта, релакса, здоровья, развлечений (и вера людей в эти "ценности" "цивилизованного мира", который якобы будет вечно) очень точно соответствует этому определению. Однако на наших глазах на смену всему этому приходит агрессивный феминизм, гомосексуализм, мультикультурализм и прочие формы – даже не культурной экспансии, нет – культурной войны на уничтожение. Естественным и единственным противодействием этому может быть только суверенитет. Шпенглер придает ему огромное значение.

"Суверенность, суверенитет жизненный символ высшего порядка. Сила руководства является несомненным признаком жизненной силы политического единства, причем до такой степени, что потрясение существующего авторитета превращает всю нацию в объект чужой политики, причем очень часто навсегда", – предупреждает он.

Значение "Заката Европы"

Значение труда Шпенглера огромно даже сто лет спустя. Он являет собой образец контекстуального мышления в противоположность якобы универсальным представлениям и ценностям, которые на поверку оказываются западными ("потребность западноевропейского самоощущения – подводить собственной персоной своего рода итоговый баланс"). Можно сказать, что разоблачение мнимой универсальности западных представлений – одна из главных задач, решаемых автором. И решенной им виртуозно, что показано на сотнях примеров.

"Закат Европы" ценен тем, что он формирует образное и символическое мышление, практически утраченное современным человеком, оторванным как от земли, так и от культуры предков. Шпенглер возносит значение символа и образа на высочайший уровень и указывает на их повсеместность. Умение видеть события как символ, знак, образ, концентрирующие в себе эпоху, – один из коронных приемов немецкого философа.

Наконец, труд Шпенглера представляет собой глубокий очерк истории Запада, рассмотренной им предельно масштабно, но в тысячах деталей, отчего он становится выразительным и притягательным. Он стоит того, чтобы в этом убедиться.

Главное фото: tov.lenin.ru/ Товарищ У



Евгений Чернышёв