"Последние танки в Париже" – одна из самых ярких панк-рок-групп России. Она желанный гость крупнейших рок-фестивалей страны. Творчество коллектива из Выборга очень остро заточено, а явный "застой" в политике страны делает их песни еще более злободневными. Мы пообщались с поэтом Алексеем Никоновым о современной поэзии и политической ситуации в стране. Подробности – в интервью Накануне.RU.
– В 2009 году, еще задолго до появления трека "Порнофильмов" со строчкой "моя Россия сидит в тюрьме", ты написал похожее стихотворение. Что-то поменялось за прошедшие 11 лет?
– По фигуре Владимира Путина было все понятно еще в 2000 году. Все сейчас катится туда, куда изначально и катилось. Никаких скачков и уклонений я не вижу. Путин не изменился за эти годы. Когда Путин приходил к власти, разве у кого-то были какие-то сомнения насчет него? В чем удивление? Были какие-то другие надежды?
– Да, в 2000 году, несмотря на то, что мне было всего восемь лет, у меня были иные надежды. После Беслана в 2004 году, когда были отменены прямые выборы губернаторов, я уже увидел, что демократические свободы начинают постепенно нивелироваться...
– Какая демократия? Мы при феодализме живем. Помнишь, как все переживали за поправки в Конституцию летом прошлого года? Ну и где же эта Конституция? Ее публично топчут на улице. Режим опять всех обманул.
Что левые, что правые политические движения для меня – это все модернистская кодла, которая себе придумала идолов и с этими идолами носится до сих пор. И вместо того, чтобы заниматься реальными делами, эти деятели устроили крематорий модерна. У нас сейчас уже давно даже не модернизм, а они бегают с этими куклами, и наблюдать все это просто смешно.
Политика современная вообще неактуальна в контексте современной жизни. Все это ретро. И ладно бы это было просто ретро. Так люди еще при этом гордятся какими-то убеждениями. Какие убеждения после постмодерна? На дворе 21 век, а нынешние политики все еще мыслят категориями модерна. Это даже не 20, а еще 19 век. Почти 200 лет назад все эти концепции были придуманы. Может, пора придумывать новые? А то до сих пор идеологический спектр делится на левых и правых, и шагу никуда нельзя сделать.
Смотри, в технике уже давно вертолеты летают и компьютеры работают, а политики – как люди в допотопных цилиндрах. Тогда надо еще всем на паровых машинах ездить. Зачем вообще компьютеры-то нужны? Нужно формировать новые парадигмы для развития цивилизации. Парадигмы, которые явно отличаются от модернистского глюка. Но я не политик и мне трудно сформировать такую парадигму. Понятно, что у нас страна отсталая, но на 200 или 300 лет отставать – это ужас. Был же Мишель Фуко и другие французские постмодернисты, описывающие крах модерна. Нужно всем этим политикам почитать книги. Схемой "Навальный – Путин" современная модель не описывается. Вряд ли кто-то думает об этом, получая по голове от ОМОНа на улице…
– Блогер Алексей Навальный, на твой взгляд, самостоятелен или за ним стоит какая-то сила?
– Политик не может быть самостоятелен, так как за ним всегда стоит какая-то социальная группа. Насчет самостоятельности – это все иллюзия. Что касается попадания Навального в тюрьму, то считаю, что человек сам себя посадил. Навальный мог не возвращаться в Россию, как это делали все политические эмигранты, и остаться в Германии.
– Давай поговорим о социальных темах. В конце декабря Госдума приняла закон о запрете пропаганды наркотиков, который предусматривает наказание вплоть до 7 лет тюрьмы или до миллиона рублей штрафа. Как ты думаешь, смогут по данному закону наказывать за юмор о наркотиках в социальных сетях и банально за репост какой-нибудь фотографии?
– Такие законы говорят о том, что все мы просто жертвы и что там щелкнет в голове у палача, мы знать не знаем и ведать не ведаем. Мы просто сидим в камере большой и ждем, кого из нас он выхватит следующего. А какие при дворе хана могут быть политические партии? Конечно, они могут быть для того, чтобы хану не было скучно. Дело не в конкретных законах, правильности их или неправильности, просто вся система все равно выстроена против меня и против каждого из нас. А как устроена тюрьма, в которой мне сидеть, неважно. И совсем неинтересно, как там выстроены перегородки.
– В одной из песен у тебя есть фраза: "Кто митингует – палится зря". Считаешь, что митинги протеста – это лишь мероприятия по переписи неугодных? И молодежь, ходя на них, уже лишится социального лифта?
– Митинги бесполезны. Это просто палево. И просто источник выплеска адреналина. Сравниваю их с футбольными матчами, когда много народа вокруг. Все это бесперспективно. При феодализме митинги могут быть только те, которые разрешил Путин.
– У тебя достаточно радикальные взгляды, которые все-таки ближе к левым, даже если вспомнить ту же песню "Новый интернационал". А не видишь ли параллелей в нашей стране с царским режимом?
– Нет, конечно. Все это только в модерне существует. В метамодерне, который сейчас, группы не держатся никакие. Все партии и вожди – это вчерашний день. Сейчас оружием против режима становится интернет. Это твоя энциклопедия, агитка, твой кошелек, твоя зарплата. Да все что угодно! Это оказывается круче и опаснее для власти, чем винтовка у пролетариата. Но как будто те же революционные организации, типа "Народной воли", не контролировались со стороны власти?
– Конечно, в таких организациях были агенты царской "охранки". Более того, есть версия, что если бы элите того времени не была нужна гибель Александра II, то всех арестовали бы гораздо раньше бомбы Рысакова и Гриневицкого…
– Мне кажется, что эта версия проистекает из-за преувеличенного влияния интеллигенции того времени. Но они же сидели тише воды, ниже травы. Конечно, Лев Толстой, например, критиковал что-то и все. Вот у Антона Чехова в книгах описана вся интеллигенция того времени и ни в одном его произведении не было революционеров.
– Поговорим о поэзии. У тебя есть дуэты с такими модными исполнителями как ЛСП. На фоне угасания интереса к поэзии можно сказать о том, что поэтам нужно больше сближаться с рэп-тусовкой?
– Никакого угасания интереса к поэзии я не наблюдаю. А даже наоборот. Может, это потому, что у меня все нормально в этом плане? Я зарабатываю как поэт гораздо больше. А со своей группы "Последние танки в Париже" почти не имею денег. Это некоммерческий проект.
Так что никакого кризиса поэзии не наблюдаю. Есть много молодых поэтов, которые и правда очень хорошо пишут. Например, Туманов, Тесли, Гусев, Ананасова, Куница. Поэтому, напротив, идет нарастание поэтического дискурса. И наблюдаю нарастание своего поэтического влияния. Удивлен этому. Хотя, может быть, у меня такое мнение, потому что я в Петербурге живу.
– Контур времен всегда задает то, какой поэт будет актуален в тот или иной момент. Всплеск интереса к Мандельштаму и запись трибьют-альбома о чем говорит?
– Считаю, что Мандельштам это великий поэт. На уровне с ним в 20 веке было всего два поэта: например, Велимир Хлебников и ранний Владимир Маяковский. Правда, я думаю, что он все-таки выше Хлебникова по уровню, потому что Хлебников это поэт для поэтов, во многом. Эволюция творчества Мандельштама восхищает. Это путь, который был проделан всего за 20 лет. Это совершенно невероятный кульбит. Можно сказать, что тут стиль американского музыканта, играющего джаз, Майлза Дэвиса. Он каждым альбомом умел породить новый поворот в музыке, например, стиль Free Jazz мог породить одним альбомом, другим альбомом обновил фанк. У Мандельштама так же с каждым сборником стихов.
– Поговорим про нашего екатеринбургского поэта Бориса Рыжего. По твоему мнению, какое место занимает Рыжий в поэзии?
– Борис Рыжий – это невероятная фигура, которая будет все подниматься, подниматься и подниматься. Мы присутствуем, честно говоря, только при рождении поэта. Его культ будет нарастать. Я тебя уверяю. Вспомнишь мне эти слова лет через пятнадцать. Потому что Рыжий – это очень сильный поэт. У Бориса очень мало слабых стихов. 80% его стихов – гениальные вещи, которые отвечают всем нашим требованиям от стиха. То есть это настоящая энергичная поэзия. И при этом она находится в традиции, потому что Рыжий находился постмодернистском пространстве.
– В чем трагедия Бориса Рыжего, умершего в 26 лет?
– Боря существовал в постмодерне, и поэтому ему приходилось надевать на себя маски и дворового боксера, и бандита. Рыжий – это очень большой поэт. А о чем пишет поэт, это неважно. Владимир Маяковский писал, например, про коммунистов, Афанасий Фет писал о цветочках. Нам совсем не важно, о чем пишет поэт. Нам самое главное – получить от него хороший стих. А что такое стих? Стих – это эмоция, зажатая в текст. И если это есть, то это хорошо. И уже неважно, принимают ли все это школы, университеты, вожди и партии. Раньше это было важно, потому что тебя могли за это прессануть, а теперь это уже неважно. И ты можешь наплевать на их мнение. Боря Рыжий тогда вынужден был издаваться. Он не мог, как я сейчас, выложить стихотворение в свой профиль в Instagram, заработать свои 10 тысяч и жить, как он хочет. Рыжий должен был идти к авторитетным поэтам, дружить с ними, издаваться в журналах. И когда с ним стало это происходить, в его душе стали нарастать противоречия. Но это мое скромное мнение. Рыжий стал, на мой взгляд, жертвой модерна и постмодерна. И все эта модернистская машина переломала поэта.
– Нужно ли увековечить имя поэта Бориса Рыжего в топонимике Екатеринбурга, и если да, то как лучше это сделать?
– Зачем это делать? Ведь название улицы или площади в честь поэта – это тоже модернистская ерунда. Смысл этого всего? Как именно я могу это поддержать? Я не буду читать его стихов больше, если так назовут улицу.
– Позволь не согласиться и разъяснить свою позицию. Если назвать улицу или сквер в честь Бориса Рыжего, то тогда люди, не слышавшие прежде о поэте, будут таким образом просвещаться…
– Если с этой точки зрения смотреть, то согласен. Ты меня убедил! Пусть народ читает стихи Бориса. Тогда нужно не сквер маленький называть в честь Рыжего, не улицу даже, а целый проспект или целый парк. Потому что Рыжий – это ведущий поэт конца 20 века и его влияние будет с каждым годом только нарастать. Это однозначно!
– В заключение – еще немного о политике. В Совете Федерации предложили блокировать аккаунты в соцсетях за призывы к митингам. Насколько мы становимся ближе к обществу-антиутопии, как в книгах Оруэлла и Хаксли?
– Если честно, то концепции Хаксли и Оруэлла нам кажутся грезами, потому что мы уже находимся в том, что описывал Владимир Сорокин, а это гораздо жестче, чем их концепции.