ВНИИ труда Минтруда открыл новый феномен "рыночной бедности" в России, когда человек трудится, но взамен получает крайне низкую зарплату. В институте объясняют, что в России сложились такие условия, когда доля низкооплачиваемой работы крайне высока, большой процент неполных форм занятости, и в принципе низкие зарплаты по стране. Никогда такого не было, и вот — опять. И все это на фоне декларируемого властями роста благосостояния населения, то есть "средняя температура по больнице" нормальная, но где-то разворачивается катастрофа. И ведь при этом даже не учитываются качество жизни, аварийное жилье, инфраструктура и множество других факторов.
Во ВНИИ труда предложили и способ избавления от недуга экономики: надо увеличить долю высокотехнологичного производства и развивать человеческий капитал. Но кто этим должен заниматься? Складывается впечатление, что государство год от года избавляется от своих социальных обязательств, а бизнес заинтересован только в удешевлении труда. Однако, на самом деле, феномена "рыночной бедности" не существует, как не существует и того самого общего роста благосостояния по стране — об этом в беседе с Накануне.RU рассказал вице-президент Конфедерации труда РФ Олег Шеин.
— Как вы относитесь к заявлению ВНИИ труда, можно ли сказать, что это уникальный для России феномен?
— Начнём с того, что никакого феномена здесь нет вообще. История "работающих бедных" — это достаточно давно возникшая история, и в Союзе тоже далеко не у всех были заработки, позволявшие жить без подработки. А уж в 90-е годы, когда всё обрушилось, эти сюжеты мы тоже хорошо знаем. Здесь важно понимать, где есть эта работающая бедность и какие могут быть механизмы для её преодоления.
Во-первых, в России порядка 15 млн человек заняты в совсем простых секторах занятости. Это продавцы, охранники, водители, люди, которые находятся в условиях очень высокой конкуренции за рабочие места, и это рабочие места, которые не предполагают каких-то серьёзных навыков. Эти сегменты дают очень низкие заработные платы.
Во-вторых, это та часть российской реальной экономики, где люди заняты неофициально, потому что, если у человека нет официальной работы, то в этих условиях он, очевидно, очень уязвим в своих взаимоотношениях с работодателем. Это, опять же, простой труд, но это уже некоторые другие отрасли, такие как строительство, сельское хозяйство, где львиная доля людей не имеет никаких официальных трудовых договоров, а сельское хозяйство является, как отчасти и строительство, во многом сезонным. И это тоже формирует весьма уязвимые условия.
Плюс, если мы говорим про бюджетников, далеко не весь бюджетный сектор охвачен был в своё время "майскими указами" президента — достаточно слабо охвачена отрасль культуры, нельзя сказать, что там люди получают по "майским указам", плюс есть случаи, когда люди, особенно в сельской местности, работают на четверть ставки, полставки, и другой возможности у них нет, потому что там нет этого количества ставок.
Это всё формирует совершенно другие данные по зарплате, чем нам сообщает Росстат, когда говорит про среднюю зарплату по России в 76 тыс. рублей. Понятно, что средняя — не 76, не 56 и даже не 46 тыс. руб.
— И какие есть пути решения проблемы?
— Во-первых, история с "работающей бедностью" не только российская, она имеет место в разных странах, и это тоже известный вызов прекаризации труда (прекарий — неполноценный). Это проблема достаточно серьёзная. На Западе и в развитых странах Востока типа Южной Кореи стремятся обеспечивать людям повышение их производственных навыков и их переквалификацию на протяжении всей их жизни. В Швеции, например, работники в возрасте 50+ проходят переквалификацию в среднем раз в два года. Это позволяет обеспечить их новыми знаниями и не только. Кстати, примером может служить недавняя забастовка в Австралии — там бастовали работники на заводах по производству сжиженного природного газа, одним из требований профсоюза, которое правительство удовлетворило, было как раз переобучение сотрудников за счёт, естественно, имущего класса, за счёт бизнеса.
В России системами переквалификации охвачены порядка 15% от рабочей силы. Преимущественно это бюджетный сектор, причём в значительной степени это носит несерьёзный характер, то есть больше отчётный. За пределами бюджетного сектора переквалификация кадров проходит крайне слабо. Это не только вопрос переквалификации, это вопрос просто формирования навыка человеку на протяжении всей своей жизни осваивать новые знания и тем самым осваивать новые сегменты приложения своего труда. Это главная история, про которую мы здесь должны говорить.
— То есть это и есть упомянутое развитие человеческого капитала?
— Развитие человеческого капитала — это куда как более широкое понятие, потому что человеческий капитал — это в том числе и вложение в здравоохранение, и в целом в систему образования. Но, безусловно, то, о чём вы сказали, к этой категории относится.
Мы помним заявления про 25 млн высококвалифицированных рабочих мест, которые звучали лет 10 назад. Мы хорошо понимаем, что этого не произошло, и понимаем новые сложности, которые сегодня возникают, связанные с формированием высокотехнологичных рабочих мест.
Но надо понимать, что современное производство — это в том числе и сокращение штатов, потому что, если мы говорим про роботизацию, про даже такую простую вещь как вендинговый аппарат, где человек сам может пробить товар, чем обращаться к продавцу в магазине, то это процесс, где значительная часть рабочих мест подлежит вымыванию через технологии.
— Но ведь кадров сейчас как раз не хватает?
— Сегодня есть острейший кадровый дефицит: это и машиностроение, и система образования, и система медицины. Если вы посмотрите количество вакансий в этих секторах, то увидите, что в медицине в среднем не охвачено порядка 20% вакансий реальными сотрудниками. А если вспомнить, что ещё и сокращения штатов проходили последние годы, и многие сотрудники работают реально на полторы ставки, то становится ясно направление, куда государство могло бы вложить деньги для создания действительно высококвалифицированных рабочих мест. Это же касается и в целом системы здравоохранения, и средней школы, и высшей школы, и университетов, где преподаватели зарабатывают весьма негусто, в отличие от ректоров. Государству необходимо бюджетные средства вкладывать сюда.
— Но если государство начнёт это внедрять, то замотивирует ли это частные компании стремиться к тому же самому, ведь бизнес заинтересован наоборот в удешевлении, пойдёт ли он на это?
— Это вопрос прикладной психологии. Мы хорошо понимаем, что для предпринимателей хороший работник — который не получает зарплату вообще, а идеальный — который приносит из дома деньги предпринимателю. И это не преувеличение, есть немало историй мошенников, которые "выламывали" руки работникам с тем, чтобы те взяли на себя кредиты для того, чтобы выручить этих горе-бизнесменов из всяких там финансовых дыр.
И да, в России труд недооценён, это серьёзная проблема. Приведу небольшой пример, один из свежих. Месяц назад "Роснефть" столкнулась с ситуацией отсутствия сотрудников на бензозаправках в Ставропольском крае. Они там настолько наэкономились на заработной плате людям, которые работали на бензоколонках и на предприятиях, обеспечивающих разлив этой нефти с заводов непосредственно в бензовозы, что за соответствующие рабочие места была вынуждена встать часть менеджеров. Вот замечательная экономия. И это вопрос, конечно, прикладной психологии, который надо менять, но государство должно в этом подавать пример, плюс, повышать стандарты, то есть преодолевать ситуацию неофициальной занятости.
У человека никогда не будет нормальной зарплаты при неофициальной занятости, потому что его как работника нет в природе. Какая заработная плата, если он вообще "не работает"? Плюс, необходимо преодолевать ситуацию заниженного прожиточного минимума, ну и в бюджетном секторе тоже должны получать нормальную систему окладов, а не модель, когда оклад 8-9 тыс. рублей, а остальное по системе: хочу — дам, хочу — не дам, и вообще могу выписать себе любимому и премию за интенсивный труд, и премию за переработку, и премию за особые условия труда. А остальные — сидите на бобах.
Государство является крупнейшим работодателем в Российской Федерации, и сила его примера может серьёзно изменить психологию на рынке труда в России.
— С государством понятно, есть вертикаль, но как замотивировать частный бизнес? Какие нужны для этого инструменты?
— Мы несколько моментов уже определили: первое — государство на себя должно брать задачу переобучения кадров, ведь у нас как бывает: если человек только-только закончил учебное заведение, то он не нужен, потому что он ничего ещё не знает, а если он в возрасте, то он уже не нужен, потому что болеть будет, и женщина не нужна, которая в декрет может уйти. Возникает история, когда нужны мужчины среднего возраста или женщины, которые уже детей давно воспитали. Но непонятно, каким образом эти люди обретут свою квалификацию, если молодёжь не может устроиться на работу, и как они будут повышать квалификацию?
Есть большой перечень мероприятий для этого. Это и история квотирования рабочих мест для молодёжи, и история, связанная с бесплатными государственными курсами для повышения квалификации и переквалификации работников, причём это должна быть реальная переквалификация, а не то, что центры занятости за неё выдают, когда людей учат печатать на компьютере и говорят — а вот мы человека научили, и он теперь обрёл новые навыки, знает программы. То есть это должны быть совершенно другие финансовые вложения.
Безусловно, в процесс преодоления неофициальной занятости сегодня в том или ином виде погружено порядка 25-30 млн российских работников, и Россия в этом смысле занимает примерно такое же место в Европе, как Босния и Герцеговина или Албания.
Проблемы в подобном виде не существует ни в Польше, ни в Чехии и тем более Германии и Франции. И когда я общался с немцами на тему, какая у них неофициальная занятость — они не очень понимали, о чём вообще речь. Примерно то же самое, если в России обсуждать, как обстоят дела с рынком рабов на центральной площади — да никак, мы не знаем, как это работает, не наше.
В России 30 млн человек заняты в условиях, когда у них нет трудовых прав вообще. Это государственная задача, и понятно, как её нужно решать — может быть, это механизм исключения фирм-предпринимателей, привлекающих такого рода занятость, от любых государственных подрядов, от налоговых льгот, от любых государственных поставок. Вот этот комплекс мероприятий обсуждается давно, но очевидно, что сегодняшний дефицит на рынке труда, в первую очередь в машиностроении, показывает, насколько предыдущие мероприятия были недостаточны.
— Но вместе со всем этим говорят и про общий рост благосостояния населения. Как с этим обстоят дела в стране, можно ли сказать, что "рост" отражает реальную картину?
— Я думаю, что картина крайне сегментирована и является разной. Мы понимаем, что сегодня по тем отраслям, куда государство вложило порядка 3 трлн рублей из резервного фонда в прошлом году — армия и часть экономики, машиностроение в первую очередь — здесь заработные платы действительно реально сереьёзно выросли, потому что людей катастрофически не хватает. В Курганской области в текущем году на машиностроительных заводах были в принципе отменены отпуска. Это говорит о том, насколько с кадрами большая проблема.
Но есть и другие показатели, куда как более универсальные, в частности, история с оборотом розничного рынка. Данные текущего года, я думаю, ещё рано обобщать, но по прошлому году оборот розничного рынка сократился примерно на 7%. Очевидно, это не та история, когда люди начинали складировать деньги на своих счетах, напротив, наблюдается весьма серьёзная закредитованность, особенно самых бедных регионов. Это не такая большая проблема для Москвы, Санкт-Петербурга или Казани, но это бич для условной Бурятии, Читы или республики Тыва. И поэтому индикатор, связанный с розничным оборотом, является здесь крайне симптоматичным.
Снижение розничного оборота на 7% показывает, что реальные доходы людей существенно сократились, и многие товары долгого пользования — машины, бытовая техника — людям оказались уже не по карману, в связи с чем они от этих покупок были вынуждены воздержаться.