В российском образовании и на рынке труда назревает использования революция китайского языка, все чаще соискатели указывают в резюме знание китайского, а в школах задумываются о перераспределении часов в его пользу. Резкая переориентация экономических связей на Восток заставляет заново оценить ценность языковых навыков. Стоит ли менять проверенный десятилетиями английский на сложный и непривычный китайский, или разумный баланс возможен? Подробнее о тенденциях — в материале Накануне.RU.
Официальные визиты на высшем уровне и растущий товарооборот между Москвой и Пекином — не просто политический жест. Это сигнал рынку, системе образования и тысячам родителей, выбирающих для детей второй иностранный язык.
Исторически Россия уже переживала несколько языковых "влюбленностей": французский в пушкинскую эпоху, английский — в годы перестройки. Сегодня наступил момент китайского. Но в отличие от прошлых увлечений, нынешний тренд подкреплен жесткой экономической логикой: многие отрасли, ранее ориентированные на Европу и США, завершили переход на китайские рельсы.
По словам экспертов, переориентация импорта оборудования и других товаров из Китая вместо европейских марок в основном состоялась в 2022–2023 годах. Теперь вопрос не в том, будет ли спрос на специалистов со знанием китайского, а в том, как удовлетворить этот спрос в условиях, когда хороших преподавателей катастрофически не хватает, а сам язык требует не просто учебы, а настоящей дисциплины и терпения.
Член комитета Госдумы по труду, социальной политике и делам ветеранов Светлана Бессараб призывает не поддаваться сиюминутным настроениям.
"Двуглавый орел наш по-прежнему смотрит в две стороны и еще приглядывает за глобальным югом", — напоминает она.
По ее мнению, важно сохранять взвешенный подход: "Сказать, что вот сейчас надо бросать английский, мы больше не любим английский, мы будем учить китайский — пожалуй, нет. Нужно ко всему относиться взвешенно".
Бессараб также указывает на более глубокие вызовы в образовании, связанные с перегрузкой детей и необходимостью готовить собственных инженеров и ученых. Она видит выход в расширении выбора, в том числе с помощью дистанционных технологий, позволяющих изучать редкие языки там, где нет хороших учителей.
Преподаватель китайского языка Всероссийской академии внешней торговли Иванна Перепечко подтверждает, что сокращение часов на иностранные языки неизбежно скажется на качестве подготовки: "Язык – это всегда практика. Чем меньше часов на практику, тем хуже будут отточены навыки".
При этом она подчеркивает, что выпускники ее академии, владеющие и английским, и восточными языками, чрезвычайно востребованы, в том числе китайскими компаниями, которые "мечтают, чтобы у них работали именно наши выпускники". Однако китайский, по словам Перепечко, — это особый вызов.
"Вы начинаете привыкать постепенно к идее о том, что быстрого результата быть не может. Фонетика и тоны ставятся очень долго, а для достижения высокого уровня обязательно нужно погружение в среду. Чтобы стать специалистом с высоким уровнем китайского языка, обязательно вы должны какое-то время провести в стране изучаемого языка. Самое же сложное — это необходимость постоянной поддержки языка. Если я год не буду его использовать, ну, считайте, что я его забуду. Поэтому китайский язык — это огромная ответственность", — говорит она.
Преподаватель английского языка Олег Грега считает, что проблема кроется не только в количестве часов на изучение, но и в эффективности методик: "Язык нужен для того, чтобы говорить. И как только ты можешь сказать про базовые потребности, попить, поесть в отеле, и это все, ты уже совершенно другой человек".
Он видит корень бед в отсутствии языковой среды — дублированные фильмы не дают слышать живую речь. Грега отмечает, что английский фонетически проще для русского человека, чем китайский с его тонами.
"Если мы достаточно простой фонетически английский не можем выучить, то китайский будет намного сложнее. При этом современные технологии, включая ИИ, способны кардинально изменить подход к обучению, создавая персонализированные уроки на интересующие ученика темы за секунды", — говорит он.
Экс-глава "Роснефти" в Китае Сергей Разов, напротив, не считает китайский однозначно сложнее английского: "В китайском нет ни склонений, ни спряжений, ни падежей. У них даже, по сути, нету времен. То есть ты просто добавляешь "вчера" или "завтра". Нет даже множественного, единственного числа".
Но он подтверждает, что спрос на специалистов с китайским языком кратно вырос за последние три года. И все, кто работает с Китаем, конечно, ищут себе сотрудников со знанием китайского в России.
Вариант, что в будущем технологии вроде умных наушников-переводчиков заменят необходимость изучения языков, эксперты единогласно отвергают. Иванна Перепечко указывает на культурный контекст: "Китайский нельзя просто переводить, тут нужно понимать менталитет". Олег Грега добавляет, что даже лучшие переводчики сегодня далеки от идеала и неспособны заменить человеческое общение, особенно в неформальной обстановке, важной для построения доверия.
Таким образом, российское общество стоит перед сложным, но стратегически важным выбором. Отказ от английского в пользу китайского был бы столь же опрометчивым, как и игнорирование растущего влияния Востока. Языковая политика должна быть не следствием сиюминутной геополитической конъюнктуры, а частью продуманной стратегии национального развития, учитывающей и глобальные тренды, и реальные потребности экономики, и, что не менее важно, индивидуальные склонности и интересы самих учащихся. Ключом к успеху становится не замена одного языка другим, а разумное многообразие, подкрепленное современными образовательными технологиями и пониманием, что в XXI веке знание языка — будь то английский, китайский или любой другой язык — это не просто строчка в резюме, а подлинный капитал.
А учитывая, что в нашей стране и преподавателей русского не хватает, как учителей вообще, а дети и так перегружены, мечты о том, что к часам английского добавят китайский — остаются мечтами или, как всегда, уделом частных школ, давая шанс лишь немногим.