С днем рождения, Владимир Семенович
Его песни с нами всегда. Они вплелись в нашу жизнь. Они, по сути, сами стали частью нашей жизни - на уровне афоризмов.
Ибо на любой случай жизни есть отличная цитата из Высоцкого. Вроде: "Не один из вас будет землю жрать, все подохнете без прощения!"
Он упрямо называл себя поэтом. Но его поэтом при жизни никак не хотели называть. И не хотели его называть поэтом именно "гранды". В своё время прочёл в воспоминаниях жены Роберта Рождественского, как всю жизнь бодались между собой Евтушенко и Вознесенский, не шутейно, а совершенно всерьёз, доказывая собственное право считаться лучшим русским поэтом второй половины ХХ века. И просто обожгло её резюме по этому поводу: "А оказалось – Высоцкий…"
Не хотели называть его поэтом как раз именно те, кто к поэтам был причислен, те, кто издавал сборники по большей части никому в народе не нужных стихов, те, кто делил между собой всяческие премии и звания. Парадокс - так называемая советская интеллигенция считала, что его стихи и песни были каким-то низковатыми, недостойными их высокого уровня, или, даже если можно так сказать, некошерными. И это при том, что, бывая в разных там гостях, на книжных полках я отмечал, что там пылились многочисленные томики стихов всяческих "почетных членов". Именно пылились. Пару раз я с удивлением отметил, что там даже страницы были нерасклеенные. А магнитофонные бобины с песнями Высоцкого были практически в каждом доме.
Почему это происходило, я понял лишь тогда, когда от нечего делать взял в руки несколько поэтических сборников. Дабы просветиться и набраться нужного дзену, решил, так сказать, принудить себя к насильственному окультуриванию.
Окультуривание происходило тяжело. Несмотря на все упрямые старания. И несмотря на все внимательно прочитанные в аннотации регалии авторов (их, как правило, выносили на заглавную страницу, дабы читающий сразу понял, как ему крупно свезло).
Каюсь, после того как я все это терпеливейшим образом прочел и закрыл книжки, которых было четыре штуки, я не смог вспомнить такого, что, как говорится, "шаркнуло по душе".
А рядом лежал маленький томик со стихами Высоцкого. И я зачитался. И все мое представление о нем как о некоем шуточнике-прибауточнике, который непонятно вроде бы зачем упрямо называет себя поэтом, оказалось разом поломанным взребезги.
Вроде бы все мы знаем его песни – но почитать с листа его стихи, потом в эти песни переродившиеся, – это несколько иное восприятие. Рекомендую.
Потому что поражает его четкая и удивительная способность отсекать все лишнее, оставляя лишь ограненные алмазы простых русских слов.
Поражает ритмика и выверенная энергетика его фраз.
С другой стороны, если отсечь всю заумь и наносное, оставляя лишь мысль, то, пожалуй, у большинства тех самых мной прочитанных "поэтов" можно оставить лишь обложку – с их регалиями.
А песни Высоцкого (а изначально – стихи) неизменно поражали и поражают тем, как простая человеческая речь внезапно складывается в чёткие рифмы, как ярко и красочно описываются привычные явления… даже типа похмелья:
А наутро я встал,
Мне давай сообщать:
Что хозяйку ругал,
Всех хотел застращать,
Что я голым скакал,
Что я песни орал,
А отец, говорил,
У меня генерал!
Было видно, что автор, как и основная масса мужчин страны Советов, вырос на улице, знает все правильные слова и обороты, умеет ими пользоваться, знает правила поведения, ход мыслей простолюдина, плюс знаком с употреблением алкоголя. С первого же прослушивания было ясно, что автор – свой и наш.
И его принимали – как своего и нашего. Его четкие, русские, простые слова про жизнь простых советских граждан цепляли и цепляют неизмеримо сильнее, чем витееватая заумь словес в пыльных, со склеенными страницами, ни разу не открытыми, издаваемых за счет государства сборниках.
Уж ты бы лучше бы молчала бы!
Накрылась премия в квартал!
Кто мне писал на службу жалобы?
Не ты? Да я же их читал!
А вот многочисленные поэты и тем паче поэтессы (ужас, а не слово, ибо когда только скажешь – поэтесса такая-то, член союза писателей…), его за это к себе не принимали.
Пушкин, к слову, в большинстве своих стихов пользовался именно исконно русскими словами, чрезвычайно обогатив тем самым литературный русский язык – и тогда ему тогдашние "пииты" (в советские времена они бы наверняка были бы членами всего и вся) ему многажды на это пеняли.
Но вот парадокс – этих пиитов что при царе, что при СССР народ русский читал вяло. А вот Пушкина – взахлеб.
Нет, я не сравниваю Пушкина и Высоцкого. Они разные. Но разные – каждый по-своему. Но они оба – поэты.
******
Сегодня день рождения Высоцкого.
Сегодня вечером в прайм-тайм по большинству телеканалов будет опять показано изрядное количество помпезного славословия. В котором, судя по опыту прошлых лет, будет сквозить от начала и до конца одна простая мысль – о том, как ему тяжело жилось в тоталитарном СССР и как он мужественно боролся с Системой, которая его якобы всячески угнетала.
Телевизор сегодня тупо лжёт о том, что его "запрещали". (К слову сказать, недавно выяснилось, что и Аллу Пугачеву в СССР тоже очень сильно запрещали, и она, оказывается, всю дорогу мужественно боролась с тоталитаризмом, ага)
Наверное, на некоторых молодых людей это и может подействовать – ибо зомбирование телеящиком - оно бесследно не проходит. Особенно, если человек воспринимает реалии и историю исключительно через него. Но я-то ведь помню – застал те времена. Я помню, что при этих страшных "запретах" плёнки с записями Высоцкого были у каждого владельца магнитофона, песни его было слышно из каждого второго раскрытого окна. Такие тиражи и такая любовь народная не снились никому из нынешних.
А вокруг, понятно, металась кровавая гэбня, хватала владельцев магнитофонов и волокла на ближайший пустырь расстреливать – так сильны были запреты. Владельцев пластинок Высоцкого, выпущенных фирмой "Мелодия", уничтожали семьями, выводя в чистое поле, становя лицом к стенке и пуская пулю в лоб.
А за невзначай оброненное слово "Высоцкий" сажали в тюрьму, ага.
Высоцкий был любим народом и категорически обласкан властью:
Я прихожу в большие кабинеты,
Чтобы им петь "Охоту на волков".
Его знали и любили все и везде. Любили фронтовики за отличные песни про войну:
Ну так что же! — сказал, захмелев, капитан,
Водку пьёшь ты красиво, однако,
А видал ты вблизи пулемёт или танк?
А ходил ты, к примеру, в атаку?
В сорок третьем, под Курском, я был старшиной,
За моею спиною — такое!
Много всякого, брат, за моею спиной,
Чтоб жилось тебе, парень, спокойно...
(К слову, второй мой дед под Курском воевал. И был тогда старшим лейтенантом. И он тогда мне сказал, что из полка их осталось в живых 14 человек.
Я, тогда пацан, ему не поверил. А сейчас думаю – зачем ему было врать?
Ему повезло – ему перебило руку, и он остался жив.)
Его любили уголовники за отличные блатные песни. Любили милиционеры за отличные песни про милицию. Любила советская интеллигенция за отличные песни про неё:
- Товарищи ученые! Доценты с кандидатами!
Замучились вы с иксами, запутались в нулях!
Сидите, разлагаете молекулы на атомы,
Забыв, что разлагается картофель на полях.
Его любила и знала вся страна.
А работал запрещённый Высоцкий в самом престижном театре страны Советов – вот куда его зверски и тоталитарно загнала кровавая гэбня. В этом самом театре исполнял самые престижные роли, в том числе – вожделенную для всех советских актёров роль Гамлета. Так сильно его притесняла советская власть.
В перерывах между спектаклями регулярно снимался в кино. Где играл самого себя. Ну не играл он больше никого – только себя.
Но он был востребован именно в этой своей роли – самого себя.
Человек был исключительно успешен, жил на полную катушку и так, как ему нравилось.
Что касательно денег и гастролей, то гастроли запрещённый Высоцкий проводил постоянно – это, конечно, несмотря на запреты из ЦК КПСС и массовые расстрелы, немедленно следовавшие за концертами. Концерты проводились в том числе в ВУЗах и ВТУЗах, и везде перед сценой стояли кучи магнитофонов и микрофонов. Владельцев магнитофонов и всех слушателей, понятно, потом поголовно расстреливали, но после концертов записи расползались по всей стране – и тех, к кому они попадали, тоже, понятно, расстреливали – семьями.
Кроме того, концерты давались и на дому – для состоятельных советских граждан. За одно выступление на дому Владимир Семёнович брал 300 рублей. В то время мой отец, начальник цеха, получал 450 рублей, а плавильщик у доменной печи - 350. Это в месяц.
Во времена расцвета Владимир Семёнович брал за такой концерт уже 1000 рублей, как справедливо отмечает Д.Ю. Пучков (Гоблин). Тысяча рублей (за раз) тогда – сумма просто немыслимая.
Так он и жил: творил, как хотел, женился на Марине Влади, покупал ей бриллианты россыпями, гонял в Париж и в прочие заграницы и всегда возвращался обратно (вот ведь парадокс, необьясненный нашими телеголовами), был любим народом и обласкан властью.
А нам говорят, что он боролся с Системой, которая его угнетала.
Когда же он умер, хоронить его пришли все, кто считал нужным прийти. Конечно, кровавая гэбня никого не пускала, а кто лез без спросу – всех на месте расстреливали.
Тогда похороны Высоцкого чуть не затмили открытие Олимпиады.
Некоторые сравнивают похороны Высоцкого с похоронами Ельцина. С теми самыми похоронами, куда озверевший от ненависти народ, стоявший с осиновым колом наперевес, не пускали – во избежание. Можно было бы картинку телевизионную испортить от разгула демократического волеизъявления граждан.
А Высоцкого народ любил. И на похороны его пришла вся Москва. И похоронили его на элитном кладбище – это был финал гонений и запретов.
******
Он был честен перед собой и перед нами – со всеми его достоинствами и недостатками.
И песни его – с нами теперь уже навсегда. Хочется этого кому-нибудь или нет.
Спасибо ему, что он родился 75 лет назад.