Неприкосновенное "Эхо" вам напишет кодекс. И поведения. И уголовный. И будет там 58-я статья "Антилиберальная деятельность"
Точка зрения Егора Холмогорова
Какие правила установит для остальных неприкосновенное "Эхо", можно даже не сомневаться. Они вам напишут кодекс. И поведения. И уголовный. И будет там 58-я статья "Антилиберальная деятельность".
...Я вспомнил о фейсконтроле, когда началось навязывание закона о блогерах. Суть еще и в том, чтобы, законодательно зафиксировав блогосферу, раз и навсегда намертво отрезать ее от журналистики. Мол, у вас тут самих СМИ – правда, без прав, с одними обязанностями, но СМИ. И нечего тут, лошки, в большую прессу шастать. Она для реальных пацанов.
В том, что речь шла именно об этом, я убедился окончательно, когда сочинители закона о блогерах внезапно нарисовались вновь. На этот раз с кодексом поведения журналистов в соцсетях. "Проект регламента поведения журналистов в соцсетях будет подготовлен до конца этого года, – пишет помощница главного редактора "Эха Москвы" Олеся Рябцева. – Короче, я позвала всех своих друзей, с которыми мы делали закон о блогерах".
То есть это вот сначала Плющев сказал мерзость, Плющева за это уволили, но поднялся хай, смысл которого сводился к одному: "Мы особенные. Мы неприкосновенные. Нам можно!"
"Им" оказалось действительно "можно". Публичное унижение всех посягнувших на неприкосновенность "Эха" можно было наблюдать в прямом эфире.
А вот теперь неприкосновенные будут писать кодекс поведения для всех остальных. Запомните. Есть очень простой принцип составления добрых законов: никогда нельзя поручать писать закон тому, кто не имеет шансов попасть под его действие. Это еще хуже, чем когда закон пишет лицо заинтересованное. Конфликт интересов можно отследить и устранить. А вот конфликт собственной безнаказанности с возможностью сочинять правила для других не погасить ничем.
Какие правила установит для остальных неприкосновенное "Эхо", можно даже не сомневаться.
Достаточно вспомнить историю мема "Вон из профессии". В далеком 2006 году упомянутая мною уже Анна Арутюнян написала (на английском языке!) статью, где, в частности, отметила, что покойная Анна Политковская была в большей степени правозащитником, который работал с жалобами отдельных людей, чем журналистом, стремившимся дать объективную картину происходящего. Ответом стал вызов молодой журналистки на "Эхо" и следующая шикарная сцена.
"Вы должны уйти из профессии, – прервала меня Альбац, по ходу тирады постепенно повышая голос (свидетелей не было, как и диктофона, так что воспроизвожу по памяти). – Я буду теперь следить за всеми вашими публикациями. Вашу статью о Политковской я переслала Катрине ванден Хювел (редактор американского журнала, а не газеты, как сказала осведомленная г-жа Альбац – The Nation, куда я пишу – прим. автора). Я в Америке знаю важных людей. Вам должно быть стыдно за то, что вы сделали. А теперь вон отсюда!" Эту последнюю фразу, которую она, по всей видимости, долго готовила, пока перечитывала мои скромные публикации, госпожа Альбац со вкусом прокричала несколько раз, пока я надевала плащ. Мне как-то за нее стало окончательно неловко, я даже тихо сказала, что я, собственно, и так ухожу, но она, по всей видимости, уже ничего не слышала.
Они вам напишут кодекс. И поведения. И уголовный. И будет там 58-я статья "Антилиберальная деятельность". И будет там правило, что журналист может быть блогером. И если он правильный журналист из правильной редакции, то все, что он написал в своем бложике, – это "его личное мнение". А вот блогер не может быть журналистом. И все, что он написал даже в самой дискурсивно ответственной газетке, если это нарушает либеральную линию партии, должно быть подвергнуто херему: "Вон из профессии!", "Фейсконтроль!"
Меня здесь волнует, впрочем, не столько то, что они там понапишут в своем эхозаконе. Все равно вряд ли он будет исполняться. Все равно блогосфера так и останется смесью свободы слова, грязных скандалов и публичных доносов, вроде того, который какие-то борцы за свободу слова написали в ВГТРК, где я работал в 2004 году, за призывы разгонять Майдан в Москве, буде он случится, не стесняясь средствами. Меня тогда два месяца с радио увольняли. Не уволили, кстати, но нервы помотали.
Меня волнует то, что одна и та же мафия (для политкорректности мы обычно именуем ее "тусовкой") десятилетиями навязывает себя в качестве арбитра того, что можно, а что нельзя в журналистике, в общественных дискуссиях, в политике, кто может считаться журналистом, а кто нет. Причем все попытки подвинуть эту тусовку, в общем-то, ни к чему не приводят. Даже относительно ваших собственных идей и собственного дела они будут объяснять вам, что вы имели в виду.
***
На днях меня на съемках одной теледискуссии буквально свел с ума известный многонациональный политолог. В конечном счете политолог заявил, что еще не до конца преодолена "проблема русского фашизма". Тут я, простите, не выдержал, немного накричал и хлопнул дверью, поскольку организаторы мероприятия обещали серьезную дискуссию, а не стопервый перепев мантры о "русском фашизме".
В 2014 году после расправы в Одессе, после массовых убийств и детоубийств в Донбассе выслушивать от кого-либо про "русский фашизм" я готов не более, чем оскорбления про маму. Пусть собираются отдельно от нас и ведут свой привычный разговор о русских без русских сами с собой.
И это на сегодня одна из ключевых внутриполитических проблем современности. Куда важнее курса рубля и дефицита гречки. Секта любителей фейсконтроля должна уйти из нашей журналистики и общественной жизни навсегда.